Так что же дальше? Дальше… У нее дети, у нее наверняка будет новая работа, новые переводы с японского. Конечно, уже не такие, как «Собрание мириад листьев». Она должна считать себя избранницей богов и быть благодарна снизошедшему на нее счастью.
Ну а личная жизнь? Любовь? В мире все проистекает из любви, это ясно. И чем сильнее любовь, тем больше удовольствия от жизни. После развода с Кеном Зигни могла принять руку и сердце не раз — потому что мужчины, увидев Зигни, которая с годами стала не просто красивой, а невероятно женственной, словно оттого, что постигла мудрости любви сотен мужчин, хотя и на бумаге, и узнала отзыв на эту любовь сотен женщин, — замирали, увидев ее. Они напоминали Зигни собак, которые делали стойку, завидев дичь, водили носом, не в силах понять — что за невиданный зверь перед ними. Многие отходили, опасаясь за свое сердце, а были и такие, кто не прочь попробовать рассмотреть поближе.
Но у меня есть Кен. Только с ним буду я всегда. Однако он ведь не восточный шейх, чтобы иметь гарем, одернула себя Зигни. И потом, если он сам развелся со мной, значит, я ему не нужна, пыталась уговорить она себя, но чувствовала фальшь в своих рассуждениях.
Чепуха, говорила она себе.
— Чепуха. Все это чепуха, — именно так она ответила Тревору Макхикни в последний день пребывания в Санта-Фе.
Он с усмешкой посмотрел на нее и помчался вниз с горы, словно уносясь от роя пчел, с которым больше не мог справиться. Наверное, решил, что Зигни может закусать его до смерти, как десяток пчел…
А она смеялась. Да почему он злится? Ему было ясно сказано: ничего не выйдет. Впрочем, пускай злится, но на самого себя, на собственную мужскую самонадеянность.
Зигни встала с кресла и сходила за телефоном. Надо поговорить с Энн. Рассказать о чудесном отдыхе в горах и посмеяться над Тревором, этим горнолыжным поклонником.
— Ну, тебе понравилось, как я вела себя с ним? — спросила Зигни, закончив свой рассказ. — Видела бы ты этого ирландца, когда он мчался от меня с горы! — хохотала Зигни. — Скажи, у тебя есть знакомые ирландцы?
— Есть, Зиг. Точнее, я имела с ними дело.
— Наверное, тебе, истинной англичанке, было бы трудно с этими ненормальными, — со смешком предположила Зигни.
— Не без того, — согласилась Энн.
— Слушай, Энн, ты знаешь про меня абсолютно все. Но я ничего не знаю о твоем прошлом. Ты никогда не рассказывала мне о себе.
— Прошлое — в прошлом, Зиг. Меня прежней уже нет. Так что не о чем рассказывать.
— Какая ты упрямая, Энн. А я тебе все рассказала, даже про моего горного поклонника.
— И очень хорошо сделала. А сейчас давай прощаться, Зигни. Спокойной ночи. Уже поздно.
Глава двенадцатая
Катастрофа
Ну что ж, все ясно, решила Энн. Эксперимент с участием Тревора подтвердил мои подозрения: Зигни нужен только Кен.
Она выдвинула ящик письменного стола, достала металлическую коробку и открыла ее. Там лежала маленькая телефонная книжка с розовым фламинго на обложке. В ней записаны телефоны, которые могли в любой момент соединить ее с прошлой жизнью. Энн наугад открыла книжку и сразу увидела нужный номер. Набрала. Долго не отвечали. Потом отозвался сонный голос.
— Ну?
— Пэт? Это Энн.
— Ох, я тебя не узнала! Говори.
— Что, были гости?
— О, если бы это можно было так назвать! — Женщина хрипло рассмеялась — Это был кошмар.
— Могу представить.
— Думаю, нет. Они были как голодные волки. Мои бедные девочки остались без сил.
— А сейчас они где?
— Улетели к себе.
— Нужно с ними связаться.
— Кому нужно? Тебе? — Голос взвился на две октавы.
— Да, но не для того, о чем ты думаешь.
— Я ни о чем таком не думала. Я знаю тебя слишком хорошо…
— Знала, милочка.
— Пускай так, не спорю.
— Надеюсь, они в главном своем деле остались прежними?
— Кое в чем стали лучше. Цивилизованнее, я бы сказала.
Энн хмыкнула.
— Рада за тебя. Так вот, мне надо с ними связаться.
— Не боишься?
— Мне-то чего бояться?
— А, поняла, хочешь работенку им подкинуть?
— Мы не будем это обсуждать, особенно по телефону.
— Хорошо, я свяжу тебя с ними.
— Спасибо. Но только не меня. Они получат имя и адрес электронной почты.
— Ага, надо будет послать приглашение.
— Совершенно верно.
Энн бросила трубку и уставилась в серое окно. Я должна это сделать. Ради Зигни.
Энн считала, что ей предначертано судьбой делать что-то хорошее и что-то дурное. Но дурное надо сделать так, чтобы тот, ради кого это делается, увидел в произошедшем Божий промысл.