В батарейной палубе «Памяти Азова» царил хаос. Командовавшего стрельбой офицера ранило ещё в самом начале боя, предоставленные сами себе комендоры палили каждый на свой лад, и толку от их стараний было немного. Оглядевшись, Николай подошёл к среднему орудию и со словами «Позволь-ка, братец» попытался отстранить наводчика от прицела. Матрос начал было, не отрываясь от пушки, посылать его малым петровским загибом47, но был прерван начальственным рыком князя Барятинского, не успев разогнаться. Совершенно не смутившись, комендор отступил в сторону, объяснившись:
- Простите, Вашвысоч, не признал в горячке!
Николай любил побаловаться в свободное время стрельбой, неплохо, как ему самому казалось, владел винтовкой, и мушка и целик, через которые наводилось орудие, были ему прекрасно знакомы. Корабль довольно плавно колыхался на пологой волне, замирая ненадолго в крайних положениях. Поняв, что в этот момент и необходимо производить выстрел, цесаревич покрутил штурвал вертикальной наводки и сообразил, что на такой дистанции в ней, пожалуй, вовсе нет нужды. Расстояние было уже меньше версты, цель — длиной в сто шагов и высотой с двух- или трёхэтажный дом, и попасть в неё представлялось делом вовсе не невозможным. Выгадав подходящий по его мнению момент, Николай скомандовал:
- Пали!
- Извольте отступить в сторону, Вашвысоч, пушке для отката место нужно! - браво гаркнул наводчик, перекрикивая только что выстрелившее другое орудие. Николай сделал шаг влево, какой-то там номер, стоявший со шнуром в руке, дёрнул его, пушка оглушительно выстрелила и покатилась назад и вверх по массивным наклонным салазкам, а затем, достигнув верхней точки — снова вперёд, на исходную позицию. Николай внимательно смотрел в орудийный порт, и вроде бы увидел столб воды, поднятый его снарядом… но примерно в это же время выстрелило другое орудие, и второй столб стоял ближе к цели и дальше вперёд, медленно опадая, и понять где чей, было невозможно. Ладно же…
Обслуга орудия уже деятельно суетилась, заряжая его, также откуда-то появился князь Кочубей, вставший рядом с Барятинским. Пожилой генерал внимательно наблюдал за Николаем, но ничего не говорил, ну да и слава Богу. Николаю было интересно самому со всем разобраться, а вот пытаться отдавать команды так, чтобы его было слышно на всей палубе, не стоило и начинать — голос не тот. Какой-нибудь математик с логарифмической линейкой рассчитал бы данные для стрельбы за секунды, но тут не было ни математиков, ни линейки, зато были Николай, гвардейский офицер, генерал с подзорной трубой в тубусе на боку, и куча матросов, и решение предстояло найти методом проб и ошибок.
- Вы здесь, Виктор Сергеевич? Вот и отлично, будете моим голосом. А ваша, Владимир Анатольевич, подзорная труба цела? Тогда вы — моими глазами.
Негромкие приказания Николая, повторённые во всю глотку штабс-ротмистром, разнеслись на всю батарею:
- Орудия, заряжай! Наводка по вертикали ноль, по горизонтали три градуса вправо от трубы «Чиоды». По готовности доложить, без приказа не стрелять!
- Готов! Готов!..Готов….. - донеслось последовательно от пяти орудий.
Николай выждал время, чтобы выстрел произошёл в нужный момент с учётом задержек, и приказал:
- Пали.
- Пали! - проорал Кочубей. Три орудия выстрелили почти сразу, запоздав на доли секунды, четвёртое чуть позже, пятое с задержкой секунды на три. Три столба воды поднялись почти у борта «Чиоды» чуть позади трубы, четвёртый ближе и куда дальше к носу вражеского корабля, следов падения пятого вообще не было видно. Николай подошёл к выстрелившей четвёртой пушке… так и есть, не три, а восемь градусов.
- Ты на сколько вправо наводил, братец?
- Простите, Вашвысочство, великодушно, как вспомнил, так и наводил… Их благородие господин лейтенант показывали цыфири, ещё в Питере, да уж забыл всё… да и стоял по тогдашней перекличке пятым нумером48…
- Господи помилуй… - только и смог ответить Николай. Теперь стала понятна причина столь значительной разницы в действии стрельбы «Мономаха» и «Азова». Вернувшись к центральному орудию, цесаревич спросил у наводчика:
- А ты, братец, цифры знаешь?
- А то, Вашвысоч, все десять выучил! - с гордостью ответил матрос.
- Молодец, братец! Ступай тогда, смени наводчика на втором орудии, он ни бельмеса в них не смыслит.
- Рад стараться, Вашвысоч! Будет исполнено!
Способность остальных наводчиков разбирать цифры была, однако, под большим вопросом, и Николай приложился к прицелу, и видоизменил приказ:
- Наводи по горизонту на палец впереди трубы «Чиоды»!
- Благодарствуем, Вашесочество, так-то оно понятнее… - донеслось от соседнего орудия слева: - Готов!
Отрапортовали о готовности и остальные орудия. Николай в свою очередь переучёл все задержки, и отдал команду ещё до того, как фрегат замер в крайнем положении качки:
- Пали.
- Пали! - продублировал Кочубей. Четыре орудия выстрелили слитно, пятое опять затянуло, и выпалило только когда Барятинский выкрикнул:
- Попадание! «Чиоде» снесло трубу и мостик!
По батарее разнеслось громовое «Ура». Под его аккомпанемент появился Волков, и Николай попросил его:
- Евгений, дальняя в корму пушка отчего-то сильно запаздывает, разберись, пожалуйста…
- Сделаю… - Волков убежал, и через несколько секунд от последнего орудия донёсся чей-то вскрик, и поток отборной гусарской брани. От пушек снова пошли рапорты о готовности.
Капитан Дубасов пребывал в состоянии, близком к бешенству. Проклятый «Хиэй» поглощал залп за залпом. Его артиллерия была выбита, грот-мачта снесена, труба покосилась, а на корме бушевал пожар… но японский корвет проглатывал попадающие в него снаряды и упорно отказывался тонуть. Терпеть это не было больше никаких сил, «Азову» под обстрелом «Чиоды» явно приходилось нелегко, а разделять огонь на несколько целей капитан не хотел — каждая из них продержится не вдвое дольше, а втрое или вчетверо. Убедившись, что все нормальные средства не помогают, Дубасов пошёл на крайние меры:
- Передайте к орудиям, если от следующего залпа «Хиэй» наконец потонет, всем артиллеристам от меня к ужину двойную винную порцию. Заряжать бронебойными. Если не потонет… они меня знают... лучше бы потонул.
Цывинский, управлявший огнём, для гарантии выждал чуть дольше, и залп получился бортовым: обе восьмидюймовки и шесть шестидюймовок. Помогло ли обещанное поощрение, или угроза капитана, но промах дали только одна или две пушки, и как минимум шесть снарядов легли в ватерлинию старого корвета или чуть ниже неё. Ни тонкая броня кованого железа, ни изношенный дальними походами корпус этого не выдержали, и японский флагман, содрогнувшись, начал зарываться носом и крениться отчего-то на дальний, неподбойный борт, заворачивая влево, прочь от врага. По палубам «Мономаха» прокатилось «Ура», Дубасов выкрикнул в рупор: «Молодцы, братцы!» и скомандовал к повороту, чтобы обрушить на шедший до сих пор вторым в японской линии «Конго» следующий бортовой залп. К моменту готовности восьмидюймовок поворот был закончен.