- Ваше высокоблагородие господин капитан первого ранга, с «Чиоды» флажным сигналом просят Его Высочество государя наследника пожаловать для приёма капитуляции! - отчеканил моряк.
- Это было бы любопытно… - Николай двинулся было с места, но тут же остановился, задумался, и вдруг сказал: - А впрочем пожалуй что и не стоит…
Дубасов в удивлении посмотрел ему в глаза, Николай пожал плечами и пояснил:
- Подумайте сами, Фёдор Васильевич… между Россией и Японией, несмотря ни на что, в настоящий момент нет войны. Нам ведь придётся зайти снова в Кобе, чтобы сгрузить выловленных из воды, верно я понимаю? Прими мы сдачу «Чиоды» по всем правилам, и нам придётся вернуть его микадо, что будет выглядеть донельзя глупо, а для наших интересов и прямо вредно. И даже реши мы его не отдавать — он тонет, и потонет неминуемо, как мне кажется. С такими повреждениями навряд ли удастся дотащить его до Владивостока. И тогда вы, Фёдор Васильевич, окажетесь виноваты в утоплении уже русского крейсера… то-то ваши доброжелатели под шпицем50 обрадуются… Да они батюшке все ковры в кабинете вытопчут, являясь с кляузами на вас, а любезного дядюшку и в Париже доймут корреспонденцией. Так что отправьтесь на «Чиоду» лучше вы, никакой капитуляции не принимайте, а сделайте что-нибудь, чтобы он потонул побыстрее и безвозвратно. Только снимите с него несколько этих новых скорострельных пушек, если найдёте целые, и побольше снарядов к ним. Мне было бы любопытно испробовать их в действии…
Дубасов взял под козырёк, по-уставному ответил:
- Будет исполнено, Ваше Высочество! - и направился к трапу. Уважение его к цесаревичу возросло ещё более прежнего. Николай тоже провожал капитана взглядом с чувством уважения и благодарности в душе — тот был одним из очень немногих, кто мог спокойно смотреть в его новое, обезображенное шрамами, лицо.
Когда Дубасов во главе призовой партии поднялся на борт «Чиоды», тот уже изрядно осел носом и правым бортом, задирая корму. Экипаж должен был, без сомнения, приложить титанические усилия в борьбе за живучесть, однако очевидно проигрывал эту борьбу. Тем удивительнее было видеть почти полсотни человек, то есть пятую или шестую часть экипажа, выстроившимися на палубе. Возглавлявший строй офицер сделал шаг навстречу русскому капитану, держа на вытянутых руках развёрнутую лезвием вверх саблю в ножнах, Дубасов сделал отрицательный жест, и японец вдруг выхватил саблю и вскинул её над головой, собираясь нанести удар. Дубасов отшатнулся, выхватывая из кобуры револьвер, однако его выстрел опередил один из нижних чинов, стоявший в строю позади, с винтовкой Бердана с примкнутым штыком. Увидев резкое движение японца и блеск клинка, матрос просто сделал уставное «Прямой коли». Сделав ещё шаг вперёд, моряк повалил врага и пригвоздил длинным трёхгранным штыком к палубе. Следующих японцев, бросившихся вперёд, встретили тяжёлые свинцовые пули из капитанского смит-вессона. Последовавшая короткая рукопашная схватка вновь подтвердила полное превосходство русского оружия.
Вообще европейская практика «хорошей войны» не видела ничего позорного в сдаче корабля перед лицом заведомо превосходящего неприятеля, и некоторые особо «везучие» суда успевали сменить владельцев до четырёх-пяти раз. Русские, тысячелетием непрекращающейся резни приученные к куда более жестокой азиатской войне, сами сдаваться в плен не любили, считая это умалением чести своей и государя, однако принимать капитуляцию у всяких там шведов и турок им доводилось неоднократно. Сдавшимся в плен по всем правилам гарантировалась не только жизнь, но и сохранность всего личного имущества, включая даже содержимое кошельков, однако и сами они принимали на себя чётко определённые обязательства. Японцы своей притворной сдачей и последующим нападением поставили себя вне всяких правил, ниже даже турок, известных своим бессмысленным зверством, поэтому всех поднявших оружие призовая партия не щадила.
Русский матрос, однако, отличался от многих других отсутствием страсти к резне беззащитных. Тем японцам, кто не принял участия в нападении, ничего не грозило кроме разве пары тумаков, их просто согнали на верхнюю палубу и отправили на «Мономаха», где спустили в трюм. Затем призовая партия под руководством механиков и офицеров рассыпалась по палубам, таща в шлюпки всё, что представляло на офицерский или матросский взгляд какую-либо ценность: лоции, карты и книги, пару аккуратно снятых с места 120-миллиметровых орудий и десятки патронов к ним, старинное холодное оружие и чайный сервиз сацумского фарфора из кают-компании, и прочая и прочая. Сам же Дубасов направился на корму, где его добычей стал кормовой флаг крейсера, пополнивший хотя бы и на время его обширную коллекцию. Впрочем, на «Мономахе» его ждал сюрприз — желавшие порадовать капитана матросы выловили из воды и поднесли ему чудом оставшийся на плаву флагманский брейд-вымпел «Хиэя», ставший в этой коллекции поистине жемчужиной51.
Небесный Государь опять провожал уходящие русские крейсера взглядом, стоя на пирсе, и испытывал очень сложные чувства. Визит на «Мономаха», где его вновь принял Николай, поверг его в смятение. Что-то подобное ему довелось испытать разве что в пятнадцатилетнем возрасте, когда он стоял перед безумным великаном Сайго и другими «сторонниками императора», явившимися в его дворец в Эдо, чтобы «освободить» его от «тирании сёгуна». Унижение и страх… почему он должен испытывать их, стоя перед наследником Севера, а не заносчивые Советники, спрятавшиеся за его спиной, в своих поместьях? Если бы их можно было плетьми пригнать сюда и поставить перед молодым человеком с изуродованным лицом, под его ужасающим взглядом, подобным ещё одному восьмидюймовому жерлу его крейсеров…
Невозможно было вообще понять, что произошло в море. Офицеры отряда погибли все, кроме помощника главного механика с «Чиоды», проведшего последние двое суток безвылазно у себя в котельном отделении, а выжившие матросы несли всякую чушь про Чёрных демонов, неуязвимых и разрывающих броню как бумагу52. Русский же наследник пребывал в ярости, тщательно скрываемой за маской невозмутимости. Третье нападение подряд в течение неполных суток, да ещё и с использованием броненосных кораблей, обошлось Японии в острова Цусима и Рюкю. Небесный Государь подписал подготовленные для него бумаги без колебаний: объявленной русским принцем альтернативой было объявление войны, пленение самого Государя, немедленное разрушение корабельной артиллерией портов Кобе и Осаки, и последующая бомбардировка Токио. Противопоставить всесокрушающей мощи русских было нечего — флот либо лежал на дне, либо находился далеко, да и поверить в его способность оказать сопротивление было теперь невозможно.
Кто там говорил, что русский наследник - лишь наивный и восторженный юноша, кажется, бедняга Такэхито? Маленький принц дорого заплатил за свои иллюзии, впечатление Государя было прямо противоположным. Николай теперь напоминал ему тигра, вырвавшегося из расставленной на него ловушки: смертоносного, обманчиво спокойного и предельно осторожного. Его требования, случайно или по божественному наитию, нанесли удар в самое сердце тщательно взлелеянного Советниками плана покорения ближних земель континента. Такой человек не поддастся иллюзиям и дурным советам, не допустит слабости и не проявит неосмотрительности.
И кто знает, может быть Аматэрасу услышала молитвы своего далёкого потомка, и теперь не станут реальностью видения, являющиеся Муцухито в кошмарах почти каждую ночь с шестилетнего возраста? Не смогут ставленники обезумевших от алчности и ложного чувства расового превосходства Советников толкнуть Страну Восхода Солнца в череду бесконечных и бесчеловечных войн. Не покажется им ослабевшей протянувшаяся через весь континент Северная держава. Не поплывут восторженные юноши на бой с бородатыми великанами, не лягут десятки тысяч их в землю и не умрут от ран. Не начнут японские солдаты во славу не желающего такой чести Государя испытывать остроту своих штыков на шеях корейских и китайских крестьян, не будут убиты миллионы мирных жителей Азии японской сталью, отравой или заразой, не станет само имя японца символом беспощадного мучителя на десятки лет. Не придут ужаснувшиеся японской жестокости и вероломства американцы и русские, чтобы остановить зарвавшихся новоявленных самураев, и не пойдут ко дну исполинские корабли с флагом Восходящего Солнца, не сгорят в огненных смерчах японские города, и не погонят миллион пленных в ледяные просторы Севера. И вновь, уже вместе с американцами, не поднимет Восход Солнца оружие против снова показавшихся кому-то ослабевшими русских. Не сметёт за секунду последний русский удар вознёсшиеся к небесам, сияющие огнями, заполненные людьми башни из стекла и стали, не смоет их останки вскипевший океан, не будет отравленный ветер в вечном мраке нести пепел сгоревших городов и людей над спёкшимися в стекло пустошами, там, где когда-то цвели вишнёвые сады… Аматэрасу не допустит этого, она остановит безумцев!