Наконец и сам Павел Николаевич почувствовал: что-то не то. Дубасов, вместо того, чтобы вытянуться в струнку и есть глазами начальство, стоял расслабленно и даже едва заметно улыбался в усы. Его же собственные, эскадренные капитаны, вместо того, чтобы почтительно внимать, вели себя странно. Одни отводили глаза и даже краснели, другие же словно порывались вскочить и отхлестать его по щекам, будто он не произнёс только что внушающую трепет речь, а плюнул при всех на портрет Государя Императора, и теперь подлежит изгнанию из офицерского общества. Государя… Назимов наконец расслышал за своей спиной деликатный звон серебряной ложечки по стакану, и замолчал. Затем скрипнуло кресло, и тихий, абсолютно спокойный голос произнёс:
- Павел Николаевич, милостивый государь… - из уст того, кому предстояло стать в будущем Государем Всея Руси, такое обращение звучало поистине странно: - Простите меня, мой голос, кажется, звучит недостаточно громко и внятно после ранения, и вам меня не слышно. Повернитесь и встаньте ко мне лицом, будьте так любезны…
Назимов, на глазах бледнея, повернулся. Николай отставил стакан на столик и взял в руки трость, прислонённую до того рядом. Пальцы его принялись легко поглаживать массивный бронзовый шар набалдашника, однако адмирал этого не видел - его взгляд оказался прикован к глазам цесаревича, который удовлетворённо продолжил:
- Благодарю вас, так вам будет лучше слышно. Я хотел сказать, что Фёдор Васильевич действовал в полном соответствии с Моей волей, и по Моим требованиям. Это как будто должно снять любые претензии к его образу действий и их результатам?
Кровь прилила обратно к лицу Назимова, он привык, что все пасовали перед напором его воли, и не собирался сдаваться. Всего два месяца назад, при первом соединении Отряда с Эскадрой в Сингапуре, цесаревич и пальцем не шевельнул в защиту своего учителя Басаргина:
- Ваше Высочество, я поставлен Государем Императором блюсти интересы России на Дальнем Восто…
- Вы ошибаетесь… - тихий голос Николая заставил адмирала замолчать на полуслове: - Вы не наместник Дальнего Востока, а всего лишь командир эскадры, доверенной вам волею батюшки…
Адмирал отчаянно побагровел, желая что-то сказать, но Николай слегка приподнял трость и тихонько стукнул ею об пол:
- И мгновенно можете перестать им быть.
Назимов открыл рот, но не смог ничего выдавить, лишь захватил воздух, как выброшенная на берег рыба. Лицо его перекосило, половина его вдруг отнялась и обмякла. Адмирал пошатнулся, но никто из его капитанов не поднялся, чтобы его поддержать, а стоявший с другой стороны стола Дубасов не успел его обогнуть, и грузное тело с мягким стуком повалилось на ковёр. Дубасов стремительно подошёл к двери и пригласил ожидавшего в приёмной фон Рамбаха, тот вбежал и склонился над Назимовым.
- Доктор, что с ним? - голос Николая по-прежнему был тих и спокоен.
- Ваше Высочество, у него удар.
- Печально… похоже, мне не везёт с адмиралами. Слава Богу, что есть вы, Фёдор Васильевич, и вы пока ещё лишь капитан...
Никто кроме Волкова не рассмеялся. Вестовые по знаку Рамбаха унесли Назимова в лазарет, и Николай поднялся из кресла.
- Фёдор Васильевич, поздравляю вас командующим соединённой Эскадрой. Предлагаю назначить «Владивосток» госпитальным судном, его помещения вполне комфортабельны, в чём сам я имел возможность убедиться. Мне представляется, что имеет смысл перевезти туда Владимира Григорьевича, Николая Николаевича, Павла Николаевича, и всех тяжелораненых с «Азова». Тогда в случае, избави Бог, нового боя их жизни будут вне опасности.
- Вполне разумно, государь, так и поступим, - Дубасов прекрасно понял, что речь идёт о Басаргине, лежащем с контузией в адмиральской каюте «Мономаха», тяжело раненом капитане «Азова» Ломене, и только что отправившемся в лазарет Назимове. Очерёдность упоминания тоже говорила о многом… Назимову лучше было бы умереть немедля, пока он ещё формально вице-адмирал.
- Отлично. Я, пожалуй, останусь на «Нахимове», чтобы не стеснять своим присутствием ведущую починку команду «Азова». В остальном… командуйте, Фёдор Васильевич, а я пока пройдусь по верхней палубе и батарее. Сидите, Александр Владимирович, я уж как-нибудь сам… - остановил цесаревич уже поднявшегося командира «Нахимова». Николай не любил сцен1, и разговор с Назимовым оставил его в дурном расположении духа. Нужно было пройтись и развеяться.
Дубасов проводил «августейшего путешественника» взглядом и, убедившись по шуму из приёмной, что тот покинул адмиральские апартаменты, приступил:
- Господа капитаны… обстановка крайне сложная, и я отнюдь не уверен, что нам не придётся вступить в бой с японцами вновь, всем вместе. Во избежание пересудов, сразу и прямо скажу, что государь наследник действительно, - капитан интонацией выделил последнее слово: - принял командование батареей «Азова» в разгар последнего боя, и вне всяких сомнений, именно огнём своей батареи нанёс «Чиоде» сокрушительное поражение и принудил его к сдаче. Посему, прошу вас со всем вниманием выслушать Генриха Фаддеевича, имевшего честь получить сведения об использованных приёмах и способах стрельбы лично из Высочайших уст, и обобщившего их для нас в краткой форме. Генрих Фаддеевич, прошу вас…
Цывинский поднялся, слегка даже раскрасневшись, как девица перед встречей с женихом. Наступала репетиция его звёздного часа: ему предстояло учить капитанов стрелять по-новому. То, что для Цывинского было увлекательной научно-технической проблемой, с точки зрения Дубасова представляло первейшую заботу насущнейшей боевой подготовки. Цесаревич мог сколько угодно считать, что всё уже решено с микадо, и больше боёв быть не должно — Фёдор Васильевич со всем своим маниакальным упрямством был уверен, что главные сражения ещё впереди.
Капитаны Эскадры были поставлены происшедшим в неловкое положение, но слушали Цывинского со вниманием. Существовали, конечно, определённый порядок назначения на должность командующего соединением, ценз и многое другое, и кое-кто из них мог бы с полным правом претендовать на главенство в Эскадре вперёд Дубасова. С другой стороны, боевой опыт его неизмеримо превосходил опыт любого другого капитана, результат его командования Отрядом в бою заставлял признать его авторитет, ну и последнее по очереди, но не по важности — после «свержения»2 Назимова, свершённого государем цесаревичем недрогнувшей рукой, никто не дерзнул бы оспорить решения Николая даже в мыслях, вправе тот был принимать такие решения по закону, или нет.
1 Сцена — в данном случае, излишне драматизированное происшествие, оставляющее неприятное впечатление
2 После соединения Отряда сопровождения с Эскадрой Тихого океана в Сингапуре, среди офицеров острили о «низложении» Басаргина и «воцарении» Назимова, перехватившего общее командование. Сейчас же произошёл обратный процесс в пользу Дубасова
Побывав за последние месяцы на бесчисленном количестве судов самых разных стран и размеров, Николай волей-неволей научился ориентироваться на них безошибочно. Вот и сейчас, найти путь из адмиральских апартаментов на верхнюю палубу не составило для него труда. Рамбах отправился в лазарет с Назимовым, Волкова цесаревич послал на «Азов», чтобы организовать перевоз уцелевшей свиты и прислуги на новую «квартиру», и оказался таким образом предоставлен самому себе.
Николай уже осматривал «Адмирала Нахимова» в Сингапуре, когда Отряд впервые соединился с Эскадрой, и потом ещё несколько раз бывал на корабле с визитами. Матросы даже дали для него несколько представлений «сцен из народной жизни», однако сейчас цесаревича интересовало совсем другое. Он помнил свои впечатления от первого осмотра башен1 крейсера и его батареи, и сейчас хотел взглянуть на них по-новому, с высоты полученного в бою опыта.