В кормовой башне оказалось совершенно пусто. Николай поднялся на командирскую башенку, осмотрел прицелы орудий — однако понял, что пояснения кого-нибудь из офицеров всё-таки были бы желательны, и трогать ничего не стал. Спускаться в глубины барбета2 тем более было бессмысленно — оттуда не доносилось ни звука. Оставалось только проследовать дальше, в расположенную палубой ниже батарею.
Как оказалось, артиллерийские нижние чины собрались именно там, в более просторной кормовой части батареи3. Офицеры были заняты в других местах, а матросам удалось залучить к себе пару гребцов с «Азова» и «Мономаха», повествовавших сейчас обо всех перипетиях состоявшихся сражений. Матросы расселись на палубе, рассказчики сидели на каких-то деревянных ящиках, слегка возвышаясь над слушателями. Не замеченный никем Николай, войдя, не стал закрывать за собой открытый и прежде люк, а просто притулился в сторонке, прислушиваясь. Рассказ, впрочем, уже подходил к концу:
- … и тут государь наследник воззвал к Господу Богу и Богородице, скомандовал «Пали!», и как х.ранёт из пушки, ну а все остальные дружно и кучно вместе с ним. Известное дело, супротив государевой руки и православной молитвы не токмо самурайский лоб, но и аглицкая броня не стоит… Все пять снарядов вместе как ударили, «Чиёде» чуть не четверть борта и сорвало, водичка внутрь так и полилась. Генерал-майор князь Барятинский, уж на что бывалый человек, а увидев такое, помянули и Господа, и Богородицу також, и взаимопроникновение их, аж послушать приятственно было, ну а желтопузые выкинули белый флаг, и минуты не прошло. На том бой и кончился, стало быть…
- Чтож, благодарствуем, Акинфей, за дельный рассказ, - отозвался совершенно седой унтер-офицер с роскошными, спускающимися к подбородку усами, сидевший в первом ряду слушателей: - Прими ещё чарку, не побрезгуй.
Рассказчику тут же поднесли оловянный стаканчик, он выдохнул, выпил, крякнул и занюхал рукавом. Унтер же между тем продолжал, и судя по царившей тишине и вниманию слушателей, авторитет его граничил с божественным:
- Отрадно было послушать о столь славном деле. Со времён Великого Петра не случалось, чтобы Государь Всероссийский шёл в бой на Своих кораблях, а тем более наводил лично пушки, паля по неприятелю. Стало быть, Николай Александрович есть истинно наш, флотской, - унтер прибавил какое-то ещё слово, незнакомое Николаю: - солёный человек. Вижу в том великий знак. В своё время Грозный Царь, сражаясь с половиной Европы, перетряхнул Святую Русь до основания, и учредил русский флот на Балтике. Запалу того хватило на две сотни лет, однако ж Балтика была наследниками Грозного потеряна, и государю Петру Алексеевичу пришлось сызнова Русь перетряхнуть для новой войны, и флот создавать заново. С тех пор минуло ещё две сотни лет без малого, и думается мне, что пора вновь Русь перетряхнуть и флот пересоздать, чтобы когда Европа к нам вдругорядь придёт с войной, вернуть сию войну им назад, и забить им в глотку, чтобы подавились. И так на полсотни лет с этим запоздали… Буду впредь молиться, чтобы государю Николаю Александровичу это дело оказалось по силам, как государям Грозному и Великому до него.
Унтер помолчал немного, прочие нижние чины не смели нарушить его раздумий, а Николай продолжал тихонько стоять в тени. Описание его собственных «подвигов» изрядно его позабавило, а экскурс в прошлое глубоко поразил. Басаргин на своих уроках никогда не упоминал о кораблях Иоанна Грозного, начиная существование российского флота с ботика Петра. Народная память, похоже, сохранила куда больше, чем официальная история. Наконец седой моряк продолжил:
- Все мы, братцы, пушкари, и кто из вас не дурной — тот понял, как наводить и как стрелять. Что там офицера решат — дело десятое, ну а мы и сами разбе… - в этот момент за спиной Николая раздался лязг металла, прервавший ход мысли старика. Цесаревич обернулся, и споткнувшийся о комингс офицер, увидев его лицо, завопил внезапно:
- Смирно стоять! Государь наследник на палубе!
Вместо расслабления нервов и развлечения могла получиться новая нелепая сцена, и Николай, призвав на помощь свой лейб-гусарский опыт, скомандовал:
- Вольно! Отставить! Господин лейтенант, окажите любезность, покажите мне восьмидюймовую башню и дайте сопутствующие пояснения… и давайте предоставим матросов их собственным развлечениям, у них, кажется, что-то вроде военного совета, - прибавил Николай уже тише.
«Адмирал Нахимов» представлял собой корабль совсем иной формации, чем хорошо известные цесаревичу «Память Азова» и «Владимир Мономах». Те были выстроены по идеям адмирала Попова, высказанным ещё тридцать лет назад, и представляли собой идеальный при существовавших технологиях дальний океанский рейдер — достаточно быстроходный, весьма тяжело вооружённый, с высокой боевой устойчивостью благодаря полному поясу по ватерлинии, и почти неограниченной дальностью плавания благодаря развитой парусной оснастке. Единственный их недостаток вытекал как раз из неограниченной дальности — паруса заставляли располагать артиллерию строго побортно, в становящихся уже архаичными батареях. Это были именно фрегаты, шагнувшие из парусной эпохи в новый век железа, брони и пара, доведённые до крайнего предела совершенства… и стоило ещё немного увеличить их размеры и мощь, как совершенство начало бы превращаться в абсурд.
«Адмирал Нахимов» представлял собой попытку этого избежать. От идей адмирала Попова не осталось ничего, кроме притащенной за уши ретроградами парусной оснастки — и она только мешалась, оказавшись почти совершенно бесполезной для столь крупного корабля. Вместо них правила бал возведённая в абсолют огневая мощь. Если фрегаты «поповской школы» были грозой дальних морей, то «Нахимова» можно было смело выпускать в европейские воды: противостоять шести восьмидюймовкам в бортовом залпе смогли бы лишь немногие британские и французские броненосцы, сами неспособные за ним угнаться. На Тихом же океане он являл собой воплощённый ужас любого вражеского флотоводца. Это было орудие уже не крейсерской борьбы на коммуникациях, а тотального доминирования на театре военных действий.
Образцом для проектировщиков «Нахимова» послужил британский «Имперьюз», однако к изумлению кораблестроителей всего мира, русский проект оказался лучше, корабль был выстроен качественней чем британский, и оставлял его далеко позади по всем статьям. Широчайшим по меркам 1880-х годов образом использовалось электричество, инициативные офицеры и экипаж неустанно занимались совершенствованием корабельных систем, и без того представлявших собой последнее слово военной техники. Показывавший башню лейтенант обратил внимание Николая на новейшую, изготовленную минёрами фрегата4 под руководством лейтенанта Колокольцова, уникальную систему целеуказания: при её использовании все данные для верной наводки передавались из боевой рубки в башни и батарею на установленные там указатели, и от башнёров и канониров требовалось лишь следовать полученным командам.
Эти сведения чрезвычайно заинтересовали Николая, после второго боя при Кобе погружённого в тяжкие раздумья о том, как нейтрализовать пагубное действие неграмотности и необученности артиллерийской обслуги на результат стрельбы. Идея автоматизированной системы глубоко его впечатлила, а поразмыслив немного, он задал логично вытекавшие из этого вопросы: нельзя ли создать механизм, где из рубки управлялось бы непосредственно орудие или башня, без участия команды? А можно ли учесть и влияние качки, чтобы выстрел мог произойти только в момент остановки в крайнем положении борта? А рассчитать упреждение, необходимое при стрельбе по удалённой движущейся цели? Артиллерийские офицеры и сам Колокольцов, собравшиеся к этому моменту в башне, обещали подумать…
Воодушевлённый Николай вернулся в адмиральские апартаменты, чтобы отдохнуть, и обнаружил в салоне вместо тишины и покоя весьма жаркий капитанский спор на артиллерийские темы. Командиры всё ещё обсуждали доклад Цывинского. Цесаревич жестом усадил их, поднявшихся при его появлении, назад, и опустился во всё то же кресло за кофейным столиком: