Наутро русские корабли пришли в движение. Мысль о том, чтобы попытаться избежать возможного боя, не могла бы прийти Дубасову и в страшном сне. Если японцы в своём безумии решатся вновь преградить Эскадре путь — тем хуже для них, живым не уйдёт никто. Внутренне Дубасов даже надеялся на это: вторая одержанная под его командованием победа поставила бы его выше всех ныне живущих русских адмиралов и большинства покойных, наравне разве с Синявиным и Апраксиным. Фактически, это привело бы его в высший разряд флотоводцев мира1. Сравняться же с Ушаковым, имевшим пять выигранных сражений, можно было только мечтать.
Контр-адмирал Иноуэ, как и подобает самураю, тоже мечтал о сражении, а ещё - о том, чтобы русский командующий Назимов избавил его от Дубасова. Выиграть бой у Назимова он считал вполне возможным, у Дубасова — чрезвычайно сложным. От рождения обладая специфически самурайским мировоззрением и образом мысли, Иноуэ интуитивно чувствовал исходящую от того опасность. Офицеры адмиральского штаба довели себя до нервного истощения, но, кажется, наши способ победить русских… однако безумный капитан с репутацией колдуна мог всё испортить. Оставалось надеяться, что энергичный, властный и не терпящий самовольства подчинённых Назимов оправдает ожидания.
Едва рассвело, русские корабли пришли в движение. Дубасов вёл эскадру к Симоносеки, чтобы через пролив Канмон выйти к Цусиме и направиться во Владивосток. Внутреннее море, всегда кишевшее сновавшими туда-сюда судами и лодками, казалось вымершим, и это усиливало настороженность русского командующего. Лишь после полудня встретился британский грузовой пароход, однако на заданный в рупор вопрос о новостях с его мостика проорали с сильным шотландским акцентом:
- Вы мне скажите, я иду от Сингапура без захода в порты… Море как вымерло, что за хрень тут творится?
- Сами хотели бы знать! - ответил Дубасов, исполнившись самых чёрных подозрений, и корабли разошлись в разные стороны.
Наконец впереди показались сходящиеся берега Кюсю и Хонсю, заросшие густым лесом. Правее, на рейде расположенного к северо-востоку от пролива порта Оцуки, густо дымили несколько стоящих под полными парами кораблей. Дубасов отдал приказ пароходам и канонеркам развернуться и лечь в дрейф, а сам провел фрегаты чуть дальше, и тоже остановился. Фёдор Васильевич, безусловно, был маньяк, получавший наибольшее удовольствие, пуская ко дну чужие корабли и убивая врагов сотнями, однако он был не идиот. Между жаждой боя и тем, чтобы лезть очертя голову в явную ловушку, под прицел береговых батарей, оставляя позади, и наверняка имея впереди, значительные силы потенциально вражеского флота, отнюдь не было для него знака равенства. Капитан ждал… и не прошло и получаса, как с рейда Оцуки вытянулась колонна японских боевых кораблей. Приблизившись, японцы положили лево на борт и остановились, не дойдя до русского флагмана два десятка кабельтов. Головным у них шёл пресловутый «Фусо»2, за ним «Ямато» и «Мусаси», позади японского «фальшивого антиквариата»3 пыхтел эльсвикский недоделок «Цукуси»4, за ним виднелось нечто, после некоторых усилий распознанное как «Котака»5. На мостиках русских кораблей при виде этой эскадры, не сговариваясь, рассмеялись — все «японцы» вместе взятые не дотягивали даже до одного «Нахимова» ни по водоизмещению, ни по вооружению. Хуже того, ни один из них, кроме «Фусо», не имел шансов пережить попадание хотя бы одного залпа с любого из русских фрегатов. Дубасов, поразмыслив минуту, приказал поднять сигнал «Прошу выслать лоцмана для прохода проливом». На «Фусо», нёсшем брейд-вымпел начальника отряда, подняли ответный сигнал: «Ожидайте». Подождать, действительно, стоило — через полчаса со стороны Симоносеки показались дымы ещё нескольких кораблей, а затем из пролива вышли «Такачихо» и «Нанива»6. Позади крейсеров скользили низкие тени нескольких прячущихся за их корпусами миноносцев. На русских кораблях подобрались и прекратили шуточки — это уже было серьёзно. Пять лет назад эти корабли считались сильнейшими бронепалубными крейсерами мира, а в отчётах русских адмиралов они неизменно именовались броненосцами, хотя бортовой брони и не несли. «Такачихо», шедший головным, свернул вдоль берега Кюсю и, поравнявшись с «Мономахом», остановился. От его борта отвалил баркас, на корме которого помимо адмиральского знамени развернули белый флаг. Дубасов приказал тоже подать баркас, и сам спустился в него, направляясь на переговоры.
Хотя японская шлюпка отвалила первой, на середину расстояния между флагманами первыми выгребли русские. Японцы подошли на пару минут позже, имея весьма утомлённый вид — впрочем, им пришлось грести против течения, шедшего в проливе в это время суток на запад. Дубасов, будучи младше по званию, первым приветствовал своего японского визави. Сидевший в японской шлюпке офицер перевёл его слова, а затем на довольно недурном русском — и предельно вежливый ответ своего адмирала. Вслед за тем адмирал вытащил пакет и передал его через переводчика; Дубасов дал знак управлявшему баркасом мичману принять его. Переводчик вновь передал слова своего адмирала:
- Поскольку вы замещаете адмирала Назимова в командовании эскадрой, прошу вас вскрыть пакет немедленно.
Внутри оказались два листа самой дорогой рисовой бумаги, один с каллиграфически выполненными японскими иероглифами, другой с рукописным текстом на русском языке:
« Командующему Эскадрой Тихого океана Российского Императорского флота вице-адмиралу Павлу Николаевичу Назимову.
Прошу Вас принять уверения в совершеннейшем к Вам почтении и…» - Дубасов совершенно механически пропустил глазами несколько строчек положенных в официальной переписке вежливостей, перескочив сразу к сути:
«Также настоящим уведомляю Вас, что Японская и Российская империи находятся в состоянии войны с 6:00 по Токийскому времени 13 мая 1891 года (1 мая по русскому стилю), о чём надлежащее сообщение было сделано послом Божественного Императора Ёсихито в Санкт-Петербурге незамедлительно.
В связи с вышеизложенным, я буду иметь честь атаковать Вашу Эскадру и уничтожить её всеми доступными мне средствами.
За сим остаюсь Вашим искренним и почтительнейшим слугой,
Командующий Флотом Готовности Японского Императорского флота, контр-адмирал барон Иноуэ.»
- Благодарю вас, господин контр-адмирал, - Дубасов, непроизвольно чуть прищурившись, с улыбкой взглянул в глаза своего оппонента: - В таком случае я буду иметь удовольствиепустить ваш флот ко дну. Однако прошу вас дать мне двадцать минут, чтобы я мог сообщить новости об изменении политической обстановки Его Высочеству государю наследнику.
Щелчок крышки открывшегося хронометра завершил речь русского капитана. Японский адмирал ответил одним словом:
- Конечно, - и тоже извлёк карманные часы, засекая время. Командующие отдали честь, и баркасы разошлись.
Контр-адмирал Иноуэ наблюдал за уходящим русским баркасом, не прибегая к подзорной трубе или биноклю. Иногда важно разглядеть частности, но командующий должен видеть ситуацию в целом — особенно в таком сражении, как это. Слишком многое поставлено на карту, слишком силён противник, слишком опасен вражеский командир. Аматэрасу не смилостивилась к своим потомкам, врагов по непонятному капризу судьбы возглавил проклятый Дубасов, и заглянувший ему в глаза бывалый самурай понял, что без демонов тут всё-таки не обошлось, хотя и в ином смысле: ему противостоял Воитель. Иноуэ в определённом смысле повезло, он застал ещё старые времена, и видел людей, способных идти с мечом на артиллерийские батареи… и победить и выжить при этом. Против некоторых из них он сражался, с некоторыми дружил, и видел в их глазах то же самое безумие, что и во взгляде Дубасова - жажду смерти и разрушения, позволяющую без колебания убивать и посылать людей на гибель. Теперь Иноуэ понимал, почему никто не смог противостоять русским в предыдущих схватках, и насколько сложная задача выпала ему самому.