Спустя несколько дней, 13-го июля, Пилсудский представил в МИД записку, в которой выступил с идеей негласного союза между оппозиционными силами Польши, с одной стороны, и официальным Токио — с другой, на базе подготовки и проведения вооруженного восстания под руководством ППС. Надо ли говорить, что, по плану Пилсудского, финансирование этого мероприятия целиком возлагалось на Японию. Но и оппонент Пилсудского не сидел сложа руки. 20 июля он направил в японский МИД свой собственный меморандум. В нем лидер Лиги народовой отверг идею вооруженного восстания в Польше — по его мнению, оно было преждевременным, не имело серьезных шансов на успех и, по всей вероятности, было бы быстро подавлено. Гораздо предпочтительнее, заключал он, было бы постоянно поддерживать на территории Царства Польского тревожную, взрывоопасную обстановку. Только такая ситуация, считал Дмовский, была способна удержать царское правительство от отправки расквартированных здесь войск на Дальний Восток.
Ознакомившись с записками Пилсудского и Дмовского, японские дипломаты отправили их на заключение в Генштаб, руководству своего министерства и в гэнро. Завершилось дело отказом Токио субсидировать вооруженное восстание под эгидой ППС{27}. «Утешительным призом» для Пилсудского стала субсидия в 20 тыс. фунтов стерлингов (или 200 тыс. тогдашних иен), которую ППС получила от посланника Хаяси на проведение диверсий в тылу русской армии и распропагандирование польских солдат{28}.
Конечная причина отказа Пилсудскому заключалась в противоположности стратегических планов сторон. Если японское правительство, понимая ограниченность ресурсов Японии по сравнению с Россией, стремилось к скорейшему окончанию вооруженного конфликта после победоносного маньчжурского «блицкрига», то польские националисты, напротив, были заинтересованы в том, чтобы война максимально измотала и обескровила царизм, то есть — в ее максимальной затяжке. К тому же тогдашние планы японского командования не выходили за рамки нанесения противнику непосредственного военного ущерба — путем диверсий на Сибирской железной дороге, например. В японском МИДе имелись собственные соображения. Здесь более всего опасались дискредитировать свою страну в глазах западного сообщества участием Японии в проектируемых поляками малопочтенных для мировой державы операциях (наиболее болезненной реакции японские внешнеполитические аналитики ожидали со стороны других многонациональных европейских государств, особенно Австро-Венгрии). В общем, в июле 1904 г. в Токио решили ничего не предпринимать для финансирования вооруженного восстания в России. Тогда японское правительство еще пугала перспектива субсидировать сомнительные начинания малознакомых деятелей, проводимые на краю света. Да и развитие военных событий в собственном смысле внушало большой оптимизм. Однако со временем обстоятельства стали иными, и отношение к идее Акаси «подогреть» российскую революцию изменилось{29}.
ГЛАВА III.
СМЕНА ОРИЕНТИРОВ: КУРС НА ПОДДЕРЖКУ РОССИЙСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
К. Циллиакус и его место в освободительной борьбе
Вступая в войну с Японией, Россия стремилась не только укрепить свое положение на Дальнем Востоке, но попутно решить и ряд внутриполитических проблем. В Петербурге считали, что «маленькая победоносная война» (а иного исхода конфликта с Японией никто здесь и в мыслях не допускал) укрепит авторитет самодержавия и, таким образом, поможет восстановить в империи внутренний мир и спокойствие. Однако, объективно говоря, и риск был немал. Теоретически даже локальная, но проигранная война могла привести к еще большему ослаблению центральной власти, а в худшем случае — к полному или частичному развалу империи и отпадению от нее национальных окраин. Претендентов на отделение было достаточно.
В то же время свои проблемы имелись и «по ту сторону баррикад» — в оппозиционно-революционной среде. Расширение освободительного движения, весьма разношерстного по целям и составу участников, выдвинуло на первый план задачу временно закрыть глаза на межпартийные трения, на программные и тактические разногласия и объединить силы в борьбе с царизмом — в одиночку «свалить» его не имела шансов ни одна из антиправительственных сил. Во весь рост встал вопрос о том, кто из оппозиционеров способен выполнить роль такого объединителя. В описываемое время на эту роль активно претендовал финский оппозиционер Конни Циллиакус.