Однако в последнее время Такано все чаще ловил себя на мысли, что теряет контроль над собой — и оттого, что уже иссякло терпение, и оттого, что он начал сомневаться в победе Японии. Если бы он мог поверить в то, что Япония добьется успеха на других фронтах (а до сих пор он верил в это), он мог бы смириться и с неудачами на этом острове, и с лишениями, и с несправедливостью. Теперь же, после того как капитулировала Германия, после того как американцы захватили Окинаву, было бы смешно думать о том, что японская армия сможет одержать победу в войне, оставшись один на один с объединенными силами союзников.
В последнее время Такано часто вспоминал поручика Нагао, погибшего в бою на реке Преак. Поручик был мобилизован из резерва в самом начале великой тихоокеанской войны. Когда они высадились на остров, Нагао был еще подпоручиком и командовал взводом, в котором служил Такано. Когда закончилось сражение у Торокина и начались голодные дни в Маймай, поручик Нагао, который, вероятно, уже предвидел поражение японской армии, однажды ночью высказал свои сомнения Такано. «Эта война, — сказал он, — явная авантюра, разве можно сравнить промышленный потенциал США и Японии. Оттого и наш флот в начале войны действовал так нерешительно».
Такано не раз слышал подобные разговоры. Здесь, на острове, солдаты сухопутных войск часто возмущались неудачами флота в районе южных морей; неоперативность флота, считали они, привела к тому, что господство на море и в воздухе полностью захватил противник. Однако никто не связывал все это с авантюрным характером самой войны, как поручик Нагао.
«Начиная войну, — сказал поручик Нагао, — Япония надеялась на то, что Германия вместе с Италией разобьет в Европе вооруженные силы Англии и США, но Германия сама была разгромлена у Сталинграда, изгнана из Франции, а Италия капитулировала. Так что все расчеты Японии провалились».
Такано молча слушал эти речи. Да и что он мог возразить? До войны Нагао служил в одной из торговых фирм Токио. Такано думал о том, что после поражения у Торокина, когда один за другим стали погибать от голода солдаты, всех охватило уныние. Но ведь именно поэтому командиры должны быть еще более тверды духом!
Однако в последнее время Такано все чаще и чаще вспоминал речи поручика Нагао. Теперь, когда Германия капитулировала и даже Окинава захвачена противником, он не мог не признать, что эта война была большой ошибкой.
Пошатнулась его вера в победу, изменился и он сам. Он уже не мог с прежней резкостью осуждать брюзжание майора Мураками, хотя и считал, что брюзжанием дела не поправишь.
Прежде Такано никогда не пришла бы в голову мысль перебраться подальше в джунгли, а тут даже штаб батальона переместился. В глубине души он сознавал, как нелепа была его прежняя позиция.
Закончив свой рапорт поручику Харадзиме, фельдфебель Такано повесил планшет через плечо и пошел под навес к солдатам. Здесь не было одного только Тадзаки — он еще не вернулся из джунглей, — и его с нетерпением ждали.
Такано сообщил о том, что видел в штабе батальона, и велел на следующий день собираться — вечером рота должна была уйти на другое место. Затем, развернув соль, присланную командиром батальона, он рассказал, как получил ее, и попросил потерпеть до того дня, когда им пришлют нормальную порцию соли.
Возник вопрос, как быть с этой солью. Многие захотели получить хоть щепотку до того, как соль пойдет в котелки. Сорвали с дерева листок, свернули его пакетиком, и каждому в ладонь была поровну насыпана кучка соли — только попробовать чуть-чуть. После высадки на остров солдатам частенько приходилось делить дефицитные продукты. И сейчас соль разделила поровну; отложили долю Тадзаки и двух часовых, а остальное вручили фельдфебелю Такано, чтобы сберег до ужина — мало ли что может случиться!
Оттого, что они попробовали соли, которую не видели уже несколько дней, или оттого, что было решено перебираться наконец на другое место, все повеселели, разговорились. Такано ушел, попросив говорить потише: скоро должен появиться противник. Но голоса не умолкали.
— Эй, Камисэко! Этой плантации дней на десять хватит? — спросил ефрейтор Мадзима, подойдя к навесу. Он с трудом переставлял тонкие, как сухие палки, ноги.