Яр, стоящий рядом, даже куртку не застегнул, хотя она была совсем тонкая. Деревянный он что ли? Однако явно не только мне было неуютно. Церемония прощания была максимально короткой. Принесли гроб, священник сказал речь буквально минут на пять и прости-прощай. Когда мрачные, традиционно небритые могильщики начали засыпать могилу, Валерия негромко, как подобает, скорбящей дочери, пригласила всех желающих в дом на поминки. Странный, право слово, обычай. Особенно умиляет совершенно непреклонная необходимость выпить за упокой души всем, начиная от беременных и заканчивая подростками. Будто без пары капель горячительного, упавших в чей-то желудок, душа не успокоится.
На выходе с кладбища мы перехватили Полину с женихом. Девушка выглядела печальной. Тоскливое выражение было непривычно для этого яркого, полного жизни личика со здоровым румянцем, большущими глазами и пухленькими губками, которые так и норовили растянуться в улыбку. Одной рукой она цеплялась за своего спутника, а другой поддерживала воротник кожаного пальто, чтобы прикрыть грудь от пронизывающего ветра. Над рукавом поблескивали многочисленные браслеты, которые весело позвякивали. Полина очаровательно непонимающе хлопала своими длиннющими ресницами, когда мы попросили уделить нам немного времени для разговора. Можно было подумать, ее удивило, что милиция интересуется произошедшим с ее отцом. Что? Жестоко убили? И что с того?
Жених Полины выглядел существенно старше невесты, хотя нельзя сказать, что солиднее. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на него — это довольно длинные волосы, собранные в хвост на затылке, большая серьга в левом ухе и несколько простых серебряных колец на изящных музыкальных пальцах. Мужчина был в одном костюме, из ворота расстегнутой на несколько верхних пуговиц рубашки виднелся серебристый медальон в виде пятиконечной звезды. Ностальгия по СССР? Глядя на его сверхлегкий наряд, я невольно поежился. Вообще, неординарный товарищ. Хиппи? Хотя сейчас это скорее называется фрик.
— Полина, вы вчера во сколько вернулись домой? Судя по всему, было уже довольно поздно? — спросил Яр.
Девушка зарделась как лакмусовая бумажка в кислоте. Быстро взглянула на своего жениха, но тот с интересом рассматривал Гордеева. Она отрицательно затрясла своими кудряшками:
— С чего вы взяли, что было поздно? Вовсе нет. Я пришла около десяти. И уже давно спала, когда разгорелся весь этот сырбор.
— Правда? И чем вы занимались пока не легли спать?
— Я, эмм, ну всякими женскими делами, знаете, маникюр, маски все такое, — но в голосе девушки было так мало убедительности, что даже ее кавалер, наконец, повернулся, и в его взгляде явно читалось некоторое недоумение. Неожиданно он подал голос:
— Все верно! Около 10 я подвез Полину на такси к ее дому, а сам поехал к себе. Ее отец, знаете ли, не любил, когда она поздно возвращалась. Как будто ей все еще 16. Полагаю, уверенность в этом и мешала ему отдать ее мне в жены.
— Ну, теперь то у вас нет преград, — поддел я. — Вы я так понимаю, Максим Кротов?
Молодой человек сощурил глаза, поправил шнурок на шее, как будто он неожиданно начал его душить и как заправский артист, выдержав паузу, протянул:
— Точно подмечено, по обоим пунктам.
Я невинно поинтересовался, где товарищ живет. Оказалось, неблизко. Где-то в области, 40 км от Москвы. Такси, надо полагать, стоит ему целого состояния.
— А почему на такси? Нет машины?
— Представьте себе. Даже прав нету. Не дается мне автомобильная наука, да как-то я и не жажду, — он выпятил подбородок, похоже, готовый с гордостью выдавать свое неумение за талант. Только спорить с ним никому не хотелось. Тем более мы уже остались на кладбище одни, не считая могильщиков, которые быстро и умело, как картошку на огороде, закапывали недавнего миллионера. То, что Кость был долларовым миллионером, выяснилось уже через пару часов.
Чтение завещания по всеобщему согласию откладывать не стали. Родственники наскоро сказали пару речей на поминках и выпроводили немногочисленных гостей. И вот едва на могилу погибшего упали последние комья земли, его близкие уже собрались в столовой его дома в предвкушении раздачи слонов. Пришедшие шумно рассаживались, переговаривались и даже пересмеивались. Мы с Яром встали у стены, чтобы видеть лица большинства собравшихся. Общая атмосфера напоминала скорее ипподром перед скачками, нежели сообщество удрученных родственников: азарт, предвкушение, легкое беспокойство.