Однако постепенно меня начали вводить в курс эпохальных событий, нешуточно смахивающих на колдовство, черную магию или, по крайней мере, Великое Делание. Да зачем колдовство, когда у нас есть высокие технологии, как смеялась моя Ёлка. И генная инженерия. И нанороботы.
Она была права. Как-то раз я выбил разовый пропуск в их святилище и в поисках жены нечаянно внедрился в одну из лабораторий. Тогда, кстати, уже не было режима строгой секретности, по крайней мере для членов семьи. Впечатлило: перегонные кубы из черного и прозрачного материала, сталь и никель, вспышки пламени, то ли дым от атаноров, то ли пар от криогенных установок. И женщины. Почти одни только женщины в лазурных туниках и брючках операционных сестер, в тугих чепцах на косе и повязках на нижней половине лица. Все горящие взоры тут же обратились на меня.
— Ага, вот и тучный телец пожаловал, — глухо проговорила одна из амазонок через свою разовую стерильную бумагу. — Почему без халата? Зачем септический? Давай его живо под микротом, тонких срезов из него нашинкуем!
— Да не воюй, Альбиночко, — унимала ее другая. — Ото ж нашей младшей алхимической поварихи безнадзорный. Пускай сама над ним лютует.
Все-таки меня схватили и сунули мордой в какую-то черную трубку — как мне объяснили, не микротом, а микроскоп, встроенный в один из контейнеров. И показали нечто, по из мнению, эпохальное, от чего весь коллектив пришёл ныне в телячий восторг. Я тоже его выразил, боясь очередного наложения рук.
По счастью, Елена все-таки явилась сюда и меня выручила, но больше, простите, я туда был не ходок.
Тем более что информацию о ходе процесса я получал из главных заинтересованных уст.
То, что они делали с этой парочкой болотных утопленников, казалось на мой слух полной абракадаброй. (Но ведь эти слова произносили фокусники, а до них — алхимики, не так ли?)
Сначала сотрудники еще раз запустили процесс зимнего замораживания. Для того и пригодились криогенные механизмы. Потом стали выводить из него — куда медленней, чем в природе. Затем соскобы и клетки поместили в специальные камеры: пробовали подтолкнуть их к развитию.
И наконец:
— Мы добились деления. Представляешь? Это куда большее чудо, чем с древнеегипетской пшеницей из гробницы Тутанхамона.
Из этих оживлённых клеток с помощью какой-то очередной научной магии сделали рабочее подобие стволовых и начали лепить их этого сырья — поначалу запчасти для будущих бычков и коровок. Соединительную ткань. Глаз. Печень. Сердце. Зубы. Половые органы….
Затем взяли жизнестойкие зародыши из матки турицы-самки и выделили из них уже природные стволовые клетки. То же самое — из самца. Осторожно соединили.
И вот под стеклом и в стекле зрели, словно яблоки, полновесные зародыши новой жизни.
— Слившись, они образовали крошечный комок и тотчас начали двоиться и расти, — увлеченно говорила Елена. — Мы их разделили и поместили в камеры из небьющегося стекла и пермаллоя. Ах, пермаллой — это такой сплав железа с никелем, который используется для защиты от магнитных излучений. Вообще-то можно подобрать состав так, чтобы это получалось тотально или чтобы природный магнетизм обособлялся от создаваемого человеческой культурой — или бескультурьем. (Как-то не очень по-современному звучат ее объяснения, вы не находите?) Всё на свете пронизано естественными магнитными полями и как бы звучит незримой мелодией пространств. А излучения от любых технических устройств, созданных человеком, вносят в эту музыку разнобой и диссонанс.
Закрыты сплавом две камеры из двенадцати. Одна полностью, другая — не совсем.
— В первой, сплошь металлической, развитие клеток пошло хаотично. Получился сбой, — огорченно сообщает Елена. — Впрочем, отрицательный результат — тоже результат. Очевидно, того, что записано в генах, недостаточно для образования того сложнейшего организма, каким являются наши приятели — или приятельницы.
Во второй камере, для экранирования которой использованы особые расчеты, иное. Совсем. Не знаю. Во всех прочих, по-прежнему из одного стекла, деление представляет собой обычную картину.
— Обычную для таких, как ты, — комментировал я.
Чуть позже:
— Клетки камеры номер два бурно разрастаются. Целенаправленно, Михась.
(И куда эта их цель направлена?) В остальных — то же, но не совсем.
Но всё-таки — живые пульсирующие комки плоти. Розоватые, наполовину прозрачные — так я представляю их себе.
— Наши клетки делятся информацией и распределяют между собой роли. Кому из них формироваться в какой жизненный орган. Кажется, обмен идет даже между отдельными сосудами.