что, состарившись и забыв, увидят они на улицах разросшейся вдоль залива длинным прибрежным червяком Паттайи. Те, что приезжали позднее, знались уже с опытными и бывалыми, умеющими зарабатывать свои доллары, девчонками. Туннельные крысы GI, солдаты, что грызли «Черное эхо» и рушили глинистую почву москитных, змеиных джунглей в погоне за ускользающими чарли в их мифических подземельях, в адовых лабиринтах. Чем дышали они там, внизу, в своей преисподней? Темнотой? И пили они темноту. Джунгли, вплывающие в вены, кипением забирающие кровь. Белые луны, растущие снизу, раздирают в ночи глаза. Свет белых лун, что множатся и преследуют, еженощно насилует бессонницу. Бред, наркотический бред пугает шипением – мороком начинающегося сезона дождей. Ви Си и южане, партизаны и те, кто их укрывает. Враг всюду. Все враги. Гражданская война. Гниль, парево, безвоздушная тягучая жара. Потоки воды, паром уходящие в путаную, разросшуюся, гипертрофированную зелень. Недели муссонных дождей, изрыгиваемых чужим нещадным небом. Джунгли, наматывающие на древесные стволы кишки, как лианы и змей. Усталость. Жестокость. Дикие сны. Джунгли, юго-восточный Индокитай. Вьетконговца, мартышку из северного Нама, никак не отличишь от южанина, они перемешались и спутались, они прячутся один в другом, растворяются в таких же и множатся, они все заодно: против нас. Видения плена, выжженных химией километров безлистых лесов под трехнедельной беспрерывностью ливней, мачете, усталые, но еще способные прорубаться в трубчатых стенах бамбуковых зарослей, бесконечное чавканье под ногами сосущих силы рисовых полей. Ненависть. Восемнадцатикилограммовый рюкзак, девятикилограммовый бронежилет и десять килограммов боеприпасов при температуре плюс сорок семь по Цельсию. Вязкая малярийная духота, липкий воздух – не продышаться, раны гниющих заживо, вонь, ковровые бомбардировки. Джунгли. Сезон дождей, тропические ливни, мучающие уши хуже взрывной волны и звука работающей бензопилы, издаваемого фосфорной бомбой в полете. Бесконечная вода, потоп, влага, способная проникать в тело, булькающая в костях, распирающая спинной мозг. Плен. Вспоротые животы. Гражданская война. Джунгли. Куда мы ввязались? Напалмовые пожары, не дающие сухости. Злобные чарли. Как тараканы, черные и многочисленные. Ловушки с ядовитыми змеями, рытые ямы с остроконечными бамбуковыми штырями со дна. Ямы-ловушки, которых никогда не распознать заранее. Боль пропоротых, истекающих кровью ног. Подземные ходы, десятки километров тайных лабиринтов иногда несколькими этажами вгрызаются в нутро земли. Там они свободны. Неуязвимы. Оттуда они внезапны. Мелкие, юркие подземные отряды. Мелкие юркие люди. Твой белый рост, твои черные мускулы, твой вес и тренировки – ничто против их туннельной внезапности, против их выскакиваний, вырастаний из-под земли, против огня из земли, снизу справа, снизу слева и сзади, где ты думал, у тебя – тыл. Джунглевая война. Они здесь дома. Этот мир восхитительной тропической красоты принадлежит им. Отсеченные головы плывут по красной горячей глине. Ноги скользят. Джунгли. Ну же, спасай меня! Люби! Успокаивай. Я буду смеяться. Я буду сотрясаться в хохоте над твоим крохотным хрупким телом, и умываться твоим покоем. Они были молоды и несчастны. Девчонки были молоды и хотели денег для себя и далеких северных семей. Город рос молодым, не зная прошлого, протягиваясь в своем бесконечном лете вдоль моря вперед, в завтра и послезавтра, не имеющее отличия от вчера. Надрывное однообразие вечного праздника, вечного требования плоти, буйство ее и грубость, и требование сердцем – покоя и тишины! Релакс-с-с-с-с… Make love, not war! И они выполняли наказы детей-цветов, страждущих за них там, в далеких родных и таких чужих теперь, хиппующих городах. Было много любви. По неосторожности рождались красивые дети. Строились храмы-монастыри, заселялись монахами, шафрановыми пятнами раскрашивались трехэтажные улицы. Массат! Массат! В тайском нет окончаний, есть только смыкание языка и неба, без звука: Массат! Тайский массаж. Это мощнее наркотиков. Это больно и сладко, и засыпаешь. Почти как любовь. Девчонки работали. Их было много, очень много. Почти одни они. И много работы. Всем хватало. Практика, практика, теория одна: благими делами исправлять карму. Потом, утром, потом. И не потерять лицо, главное, не уронить лицо! Исанские матери говорили, дочка работает, торгует в магазине подарков, или – горничная в отеле, очень красивом и дорогом, хороший заработок, кормит семью, мы ей так благодарны. У соседки дочка тоже в Паттайе, матери смотрят друг другу в глаза и рассказывают про отель и прилавок, ведь главное – не потерять, не уронить лицо.