– Тебе нравится сад? - пробормотал он.
– Да. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я немного здесь поработаю?
– Нисколько.
Они стояли молча не менее тридцати секунд. Элли притопывала ногой. Чарлз барабанил пальцами по бедру. Затем Элли напомнила себе, что она от природы не кроткая овечка, и выпалила:
– Ты все еще сердишься на меня? Чарлз поднял голову, явно удивившись тому, что она задает этот вопрос.
– Это можно квалифицировать и так.
– Я тоже на тебя сердита.
– Этот факт не ускользнул от моего внимания. Сухой тон его реплик не на шутку рассердил Элли. Он словно насмехался над ее переживаниями.
– Ты должен знать, - взорвалась она, - что я никогда не рисовала себе свой брак в виде засушенного, безжизненного контракта, как, очевидно, рисовал себе ты.
Чарлз хмыкнул и сложил руки на груди.
– Вероятно, ты не могла вообразить, что выйдешь за меня замуж.
– Если это не самый эгоистичный…
– Более того, - перебил ее Чарлз, - если наш брак безжизнен, как ты деликатно выразилась, то это из-за того, что ты сама предпочла не доводить его до логического завершения.
Элли ахнула, возмущенная его грубостью - Сэр, вы достойны презрения!
– Нет, просто я хочу тебя. Почему - я не знаю. Но я хочу тебя.
– Похоть всегда делает мужчин такими ужасными? Чарлз пожал плечами:
– Этого я не знаю. У меня никогда раньше не было проблем с тем, чтобы затащить женщину в постель. И я никогда не был женат на другой.
Элли снова ахнула. Разумеется, она не знала всех тонкостей типичного светского брака, но была совершенно уверена в том, что мужья не должны обсуждать свои амурные дела в присутствии собственных жен.
– Не желаю слушать подобные откровения, - отрезала Элли. - Я ухожу.
Она сделала несколько шагов по направлению к двери, но внезапно повернулась и заявила:
– Нет. Я хочу заняться оранжереей. Уходи ты.
– Элли, могу я указать на то обстоятельство, что это мой дом?
– Это теперь и мой дом. Я хочу работать в оранжерее. Ты этого не хочешь. Следовательно, тебе и уходить.
– Элинор…
– Мне весьма трудно в полной мере оценить удовольствие от общения с тобой, - процедила она. Чарлз покачал головой.
– Прекрасно. Лезь по самые локти в грязь, если тебе так хочется. У меня найдутся более интересные дела, чем стоять здесь и спорить с тобой.
– Как и у меня.
– Прекрасно!
Чарлз повернулся и направился к выходу. А Элли подумала, что они похожи на двух ссорящихся по пустякам детей. Но она была слишком сердита, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.
Молодоженам удавалось в течение двух дней избегать общения друг с другом, и вполне вероятно, что это длилось бы и дольше, не разразись очередное несчастье.
Элли завтракала, когда в малую столовую вошла Элен с гримасой отвращения на лице.
– Что-то случилось, Элен? - спросила Элли, стараясь не замечать того, что кухня еще не функционирует и тосты на завтрак не подают.
– Ты не знаешь, откуда взялся какой-то мерзкий запах в южном крыле? Я чуть не упала в обморок, когда там проходила.
– Я ничего подобного не заметила. Я шла сюда по боковой лестнице и… - Внезапно у Элли упало сердце. Оранжерея! Господи, только бы не оранжерея! - Боже мой! - пробормотала она, вскакивая на ноги.
Элли побежала через холл, Элен последовала за ней. Если что-то произошло в оранжерее, она даже не знает, что готова сделать. Оранжерея - единственное место в этом забытом Богом мавзолее, где Элли чувствовала себя как дома.
Подбежав к оранжерее, Элли почувствовала отвратительный запах гниения.
– Да что же это такое? - ахнула она.
– Отвратительный запах, - подтвердила Элен. Элли вошла внутрь, и то, что она увидела, привело ее в отчаяние. Кусты роз - тех самых роз, которые она успела полюбить, - были мертвы, листья выглядели так, словно их опалили. Земля была усыпана лепестками, а от самих кустов исходило страшное зловоние. Элли зажала рукой нос.
– Кто мог сделать такое? - Она повернулась к Элен и повторила:
– Кто?
Элен несколько секунд молча смотрела на нее, затем проговорила:
– Элли, ты единственный человек, кто любит проводить время в оранжерее.
– Но надеюсь, ты не думаешь не думаешь, что это сделала я?
– Я не думаю, что ты это сделала с умыслом, - явно испытывая неловкость, ответила Элен. - Все видели, как тебе нравится заниматься садом и огородом. Может, ты положила что-то в почву. Или опрыскала их чем-то не тем - Я ничего подобного не делала! - твердо сказала Элли. - Я…
– Боже милостивый! - В оранжерею вошел Чарлз, приложив к носу платок. - Откуда такой запах?
– Мой розовый куст! - Элли едва не плакала. - Ты только посмотри, что с ним сделали!
Чарлз принялся осматривать куст, но вдруг нечаянно вдохнул носом и закашлялся.
– Дьявольщина! Элинор, как ты умудрилась погубить этот куст всего за два дня? Моей матери требовалось для этого по крайней мере год.
– Я не делала ничего подобного! - воскликнула Элли. - Ничего подобного!
На пороге оранжереи появилась Клер.
– Кто-нибудь издох в оранжерее? - спросила она. Глаза Элли превратились в узенькие щелки.
– Нет, но мой муж может умереть, если произнесет еще хоть одно унизительное слово обо мне.
– Элли, - увещевающим тоном проговорил Чарлз. - Я не думаю, что ты это сделала с умыслом. Просто…
– А-а! - завопила Элли, вскинув вверх руки. - Если я еще раз услышу эту фразу, я закричу!
– Ты уже кричишь, - заметила Клер. У Элли появилось желание задушить стоящую перед ней девчонку.
– Некоторые люди не очень хорошие садоводы и огородники, - продолжала разглагольствовать Клер. - В этом нет ничего плохого. Я сама не умею обращаться с растениями. Поэтому мы и нанимаем садовников.
Элли перевела взгляд на Чарлза, на Элен и затем на Клер. На их лицах было написано нечто вроде сочувствия и сожаления, словно они встретились с существом приятным, но страшно неумелым.
– Элли, - сказал Чарлз, - вероятно, нам нужно это обсудить.
После двух дней молчания внезапная готовность Чарлза обсудить ее очевидную неудачу в оранжерее вывела Элли из себя.
– Мне нечего обсуждать, - выдавила она. - Ни с кем из вас!
И выбежала из оранжереи.
Чарлз позволил Элли протомиться в своей комнате до вечера, затем решил, что все-таки надо пойти к ней и поговорить. Он еще никогда не видел ее расстроенной до такой степени, как в это утро. Конечно, он знал ее всего лишь чуть больше недели, но так или иначе не мог предположить, что эта энергичная и смелая женщина, на которой он женился, может быть до такой степени подавлена.
За эти дни Чарлз успел несколько остыть после их последнего спора. Он понял, что Элли просто-напросто проверяла его. Она не привыкла к светским порядкам, потому и разразилась такой бранью. Она успокоится, когда привыкнет к своему замужеству.
Чарлз постучал в дверь сначала тихонько, затем погромче, но ответа не услышал. Лишь на третий его стук послышалось нечто похожее на "Войдите!", и он просунул внутрь голову.
Элли сидела на кровати, закутавшись в одеяло, которое, должно быть, привезла из дома. Оно было весьма простеньким - белое с голубой вышивкой - и уж конечно, не могло отвечать претенциозным вкусам его предков.
– Тебе что-то надо? - бесцветным голосом спросила Элли.
Чарлз внимательно всмотрелся в ее лицо. Глаза ее были красными, а сама она, закутанная в громадное одеяло, казалась маленькой и юной. Элли что-то держала в левой руке.
– Что это? - спросил он.
Элли посмотрела на руку, словно забыла, что в ней что-то есть.
– Ах, это? Это портрет моей матери.
– Он очень дорог тебе, насколько я понимаю? Последовала долгая пауза, в течение которой Элли решала, стоит или не стоит делиться своими семейными воспоминаниями. Наконец сказала:
– Она заказала два портрета, когда поняла, что умирает. Один для меня и один для Виктории. Она хотела, чтобы мы взяли их с собой, когда выйдем замуж.