– Да! – я заталкиваю его к себе в квартиру.
В этой квартире давно никого не было. Стены эти пустели и бледнели день ото дня, а квартирант требовал с меня деньги. Уметь прятаться не запретишь. Я, как могла, избегала его, а потом и вовсе.. Он перестал обращать внимание на маленькую рыжую фигурку в этой квартире. Будто меня нет. Мне на пользу была слепота квартиранта. Кавычки – слепота – квартиранта. Моя мама давно, именно год с небольшим назад, умерла, оставив меня и отца в полном и беспросветном одиночестве. Папа на первое время снял мне эту квартиру и "купил" место в колледже. В итоге, через полгода я платила за квартиру одна и сама, потому что он удачно и вовремя улетел отдыхать. Он улетел полгода назад. И ни одной весточки за тот период мне не пришло. Ну, а я что? Я с тех самых пор и убегаю от квартиранта. Счет набежал большой.
– Ты одна?
– Я живу одна.
– Тебе всего-то шестнадцать!
– Кто-то запрещает жить полной жизнью с шестнадцати лет?
– Правительство.
– Арчи, радуйся, что мы одни.
– Я более чем рад, – он обнимает меня и прижимает к себе. Он пахнет так приятно! Это смешанный запах мужского одеколона и тонкий, едва заметный, аромат вишни. На щеке у него одна маленькая капля вишневого сиропа. Я про себя громко смеюсь. Какой же он прекрасный. Кажется, я скоро сойду с ума.
Я провожу его в свою комнату, где усаживаю на кровать, а затем отхожу. Взяв его пакет, я достаю оттуда шампанское и черешню. Я без ума от черешни, особенно переспелой! Я последнее время вообще психически не здорова, мне кажется. И могла ли я раньше сойти с ума из-за парня, если раньше я даже и ухом бы не повела в их сторону? Возможно. Он особенный. Очень особенный. Я входу в комнату обратно и меня будто озаряет. Небо сегодня было темно-синее, оно нависало над городом и давало неверное понимание о настроении. Его можно было понять, как грустное, хмурое. Но настроение было приподнятым, радостным. Я, кажется, нашла способ объяснить ему цвета. Я это смогу и сделаю это. Небо темное и синее, так же ты чувствуешь себя, когда тебе грустно. Синий – это грусть.
– Я, – ставлю на полку шампанское и черешню. – Поняла кое-что.
– Что? – рассевшись на кровати, спрашивает он.
– Я придумала обозначение цветов. И хочу кое-что попробовать. Позволишь тебя слегка ударить?
– Смешно, – смеется он, но потом я шлепаю его по щеке, от чего он тихо воет. – Больно.
– Ты что-нибудь видел?
– Да.. Что-то другое.
– Белое?
– Не черное.
– Вот это то, что называется "белый". Белая луна, снег. Твои джинсы – это помесь белого и синего.
– А синий?
– Сегодня хмурое небо. Оно будто грустит. Это синий. Цвет грусти.
– Ну вот, мои штаны грустят, – он корчится в грустной мине, но потом начинает улыбаться.
– А рубашка серая. Как небо сегодня, только оно еще чуть синее.
– Небо о чем-то печалится?
– Небу бывает грустно, и оно становится серым. Помнишь, мы попали под дождь?
– Капли воды так смешно щекотали меня, попадая на шею. Помню, – замолкает. – А серый? Смесь.. – ждет продолжения Арчи.
– Смесь белого и черного. Безмятежность и пустота.
– Я всегда вижу пустоту.
– Твои глаза безмятежны, – я трогаю его щеки, приближаясь к глазам. Он ухмыляется.
– Они уродливы, а не безмятежны.
– Арчибальд Стинсон, ваша девушка делает вам комплимент, а вы еще тут отговариваетесь!
– Простите, милейшая, бестактного юношу, больше этого не повторится.
– Так лучше.
За этой беседой мы провели остаток вечера. Я объясняла ему все цвета, мы выпили всю бутылку шампанского и съели всю черешню. Хотя он съел больше, чем я. На улице уже стемнело, и он было собирается домой, но что-то дергает меня спросить:
– Не останешься на ночь?
Я понимаю, к чему все идет. И на удивление я к этому готова. Готова, пьяна и раскрепощена. Мои мысли от выпитого алкоголя путаются, я неважно соображаю.
Он подходит ко мне и целует. Целует нежно, не спеша. Арчи аккуратно кладет свою трость на стол и присаживается на диван. Его терпкие губы обжигают мои вновь и вновь. Эти поцелуи могут быть длиной в бесконечность. Они притягивают, заставляют желать еще сильнее. Я желаю и хочу его, как никогда. Я хочу быть его полностью.
Это сон. Это самый чудесный сон, что мог приключиться и привидеться мне. Это путешествие длиною в пару месяцев. Это то, что я не могу описать словами.
Я чертовски сильно влюблена в Арчибальда Стинсона. И именно поэтому я его и ненавижу.
Я целовала моего, МОЕГО Арчи долго и с упоением. Он был так притворно сладок. Я так сильно в него влюбилась.
Мои руки скользили по его футболке, безобразно задирая ее. Арчи притягивал меня за бедра сильнее с каждым вздохом.