Иоанн не успел подивиться, испугаться, ужаснуться своему провидческому прозрению на судьбу дорогого Отечества — храни его, Господи, храни!.. Тот лазурный свет высокого православного неба разом погас и тотчас померкло в старой голове угасающего монаха, и опять наволочь полузабытья объяла его, как цепко, навально держал петровский Санк-Петербург тяжкий мрак этой долгой северной ночи…
Он умирал от истощения.
Уже отказывало сердце.
И настал день, когда Господь сподобил его принять напутствие Святыми Тайнами.
Знакомый священник, все с тем же грустным лицом, согласно покачал легонькой седой головой. Свершил обряд и успокоил разрешительной молитвой: «Господь Бог Иисус Христос по благости и щедротам своего человеколюбия да простит тебя чадо, Иоанн, все твои грехи, я же, недостойный иерей, Его властью мне данной, прощаю и разрешаю тебя от всех твоих грехов, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь»!
Батюшка, свертывая епитрахиль, склонился над притихшим Иоанном и прошептал:
— Передал я твое Серебрякову. Скорбит он душой о тебе.
Остался один. Теперь, умиренным, он окончательно простился с земной жизнью, теперь уже ничто не связывало монаха с ней.
…Он лежал с закрытыми глазами долго, опять не знал ночь или день в столичном граде — ждал последнего для себя и дождался: увидел то давнее, что явилось к нему чудным видением еще до ухода в Введенский монастырь: икона, сама ли Мать Пресвятая Богородица сошла с небес, стоит она на белоснежном облаке, а потом тихо так опускается над ним и зовет к Себе…
И разом кончилась та тяжелая предсмертная тоска души, дух его более не томился, не страдал, куда-то избылось ощущение присутствия сени смертной, плоть затихла, он терял память о ней…
Иоанн вздрогнул, почувствовал, как потеплело у него в усталой груди, но потом наступило странное затмение и, очнувшись после этого, чернец окончательно освободился от бренного тела, весь устремленный в иные пределы.
В его последнее сознание ворвался какой-то яркий неземной свет, и он увидел себя вознесенным на высоченную белую колокольню — колокола мягко отливали чистым золотом и слышался тонкий нарастающий звон этого золота.
Он не узнал колокольни — увидел себя со стороны в белом широком облачении с воскрылиями.
…Захватывающая неземная радость рвалась в зовущую высь голубого неба. Угловые основы верха колокольни куда-то разом поплыли назад и растаяли, теперь теплая ветровая сила подхватила его — не то старца, не то давнего-давнего золотоволосого мальчика с большими светлыми глазами и понесла над изумрудной зеленью приречных лугов, над васильковой лентой родной Теши — он узнал ее! а потом и над темной синью такого знакомого соснового бора, знакомой поляны, родной пустынской церкви… Была ли под ногами какая твердь — он ни ног, ни тверди не чувствовал, взмахнул руками, белые, упругие воскрылья подчинились его взмаху, и захватила неизреченная радость полета, которого он так ждал когда-то давным-давно еще в босоногом детстве, и видел во сне.
Необъятная, теплая голубизна легко развернулась перед ним и понесла туда, к горним пределам.
Громко, победно звонили вослед золотые купола.
Где-то совсем близко ворковали счастливые голуби…
Кончились земные временные скорби подвижника. Он преставился в жизнь не стареемую для получения венцов и почестей небесных.
Иоанн умер 4 июля 1737 года, ему шел шестьдесят седьмой.
Над бездыханным телом священник сказал:
«Праведницы хотя и муку примут в мире, упование же их бессмертия исполнено; и вмале наказаны бывшие велико облагодетельствованы будут. Потому Бог искушал их и обрел достойных себе, как золото в горниле искусил их и как всеплодие жертвенное приял их».
Первоначальника Саровской пустыни тихо предали земле на погосте ближайшей к Тайной канцелярии церкви Преображения Господня, что в Колтовской слободе. На этом кладбище в то время хоронили государственных преступников.
… Михаила Серебряков дознался, где упокоился его славный земляк, и долго ходил на место скорби, поклонялся праху монаха и раздавал милосердную милостыню на помин раба Божьего Иоанна.
Глава двенадцатая
Веками складывался религиозный и бытовой склад жизни русского народа. Пётр I — во многом выученик Немецкой слободы в Москве, его «Ученая дружина», часть дворянства, преклоняясь перед Западом, начали грубо попирать в России церковный авторитет, обычаи и нравы православных.