— Жасси! — Громко выругался ее спаситель, — твою мать, идиотка маленькая! Жить надоело?! — Смотрит он на мою девочку с высоты своего порядочного роста. Наверное, головы на полторы ее выше.
— Ну, вы же поймали! Всегда ловили! — Насупилась она.
— Да мне каждый твой прыжок стоит пяти лет жизни! — злится он. — Давай договоримся, это был последний раз! Или я попрошусь на другой объект перевести меня.
— Хорошо, — она недобро сверкнули глаза, — зануда!
— Да, наверное, я старею, Жасмина Кирилловна, — с грустью говорит ей охранник и поправляет той шапку, натягивая потуже. — А ты выросла. Пора бы уже вести себя соответствующе. Прыгать из окон не подходящая забава для юной леди.
Я, молча, наблюдал на эту практически отеческую заботу здоровяка, подмечая, что Искорка, хоть и расстроена, а в штыки не воспринимает его слова. То есть вменяема. Внушениям внемлет. Тогда вопрос. Что, черт побери, не так со мной?! Почему на меня она реагирует, как на врага народа?
Сава тем временем снова закурил и дернув косичку на смешной шапке Жасмины развернулся уходить. Он уже даже дошел до прибывавшего в ступоре напарника, когда им обоим прилетело от девчонки. Сава схлопотал в спину и в голову, от третьего снаряда увернулся, подставляя под него товарища.
— Ой, Валентин, — звонко рассмеялась Жасмина, уворачиваясь от контратак, — я не хотела в лицо, правда! Ааа! — Взвизгнула она, когда отплевавшись от снега с сигаретами, мужики набрали полные руки снарядов. — Ай! Ну, я вам! Старые зануды! Я вам покажу, молодую леди! Я вам устрою сейчас бурную старость! — Смеясь, обругивала Искорка охранников, продолжая боевые действия и пытаясь устоять от сметающих ее с ног атак. Мужики тоже посмеивались, утратили свою суровость под воздействием веселья Жасмины. Такие они, Источники. Даже в скрытом состояние способны сами светиться счастьем и другим его дарить неосознанно. Окрылять, дарить желание жить и наслаждаться жизнью. Вот она… настоящая. Хохотушка, обсыпанная снегом и сияющая улыбкой, с раскрасневшимся от бега лицом… а не та колючка, что постоянно пытается мне сделать побольнее своими дерзостями. И что я должен сделать, чтобы она и со мной была настоящей?
Тем временем игрой увлеклись все настолько, что прижали Искорку к стенке, аккурат под моим окном. Двое здоровяков весело сверкали задором в глазах, взвешивая в руках снежки и расхаживая туда-сюда, дразня и пугая девчонку, прицеливаясь. Жасмина запыхавшись взвизгивала и смеялась, пытаясь увернуться. Но мужчины только пугали, не бросали пока.
Честно, даже я улыбался от этой игры. Захотелось самому присоединиться. Но как-то несолидно прыгать из окна. Хотя… я сгрёб с подоконника кучки снега и поочередно зашвырял ими ребят, прицельно так кидал, чтоб наверняка умыть их снегом.
Веселье, как-то резко оборвалось, когда на мне скрестились три пары глаз. Ладно, пришлось всё же перепрыгнуть подоконник, приземляясь между охранниками и Жасминой, лицом к мужчинам.
— Э… да мы, наверное, уже пойдём, да Сава? — Потянул за рукав один другого.
— Да, — Сава растерянно перевел взгляд с меня на девочку за моей спиной, — Жасмина Кирилловна, что-то мы заигрались. А мы ж на работе как бы. По его глазам понял, что Искорка ему что-то жестикулирует, да и спиной чувствовал неладное.
— Идите ребята, — отпустил я охранников, с милостивым кивком, не понимая, почему они на меня пялятся, словно увидела самого дьявола. Проводил взглядом, скрывшиеся за углом дома фигуры и уже собрался поворачиваться к Жасмине и читать нотацию по поводу прыжков из окна в руки каких-то левых мужиков… но подавился снежком, прицельно пущенным в мою недовольную физиономию. А следом еще один и еще. Снегометательная машина, а не девчонка! Видимо Сава видел, как она затаривается снарядами за моей спиной. Сколько я словил в лицо, голову и грудь ледяными бомбочками даже считать страшно, прежде, чем добрался-таки до нее и прижал к стене дома, лишая возможности к манёврам.
— Пусти, — взвизгнула она, брыкаясь ногами, но всё еще на кураже, смеясь. Видимо ее очень повеселило моё заснеженное состояние. — Не смей!
Но я был весьма рассержен ее выходкой, а потому не слушал. Закрыл ей рот поцелуем, вжимая в стену. С нашей разницей в росте не очень удобно целоваться. Поэтому поймав момент, когда она ответила на мою дерзость, подсадил ее повыше под бедра, заставляя обнять меня ногами. Нет, голову не терял. Но хотел почувствовать вкус ее радости, смеха и веселья, всё еще таящийся на манящих губах. Целовать Жасмину в гневе, в отчаянии и в состоянии счастья, это словно целовать трёх совершенно разных девушек. Каждый раз крышесносно, но каждый раз по-другому. И сейчас этот контакт дарил мне надежду и внутреннюю улыбку.
— Ты… мокрый весь, — запыхавшись, словно от бега, выдыхает мне в рот Искорка, стоило мне отпустить ее губы.
— Снег на мне тает, — улыбнулся я, аккуратно касаясь ее губ, — я слишком горячий для этой стихии, — еще один легкий поцелуй на скуле, и еще один ближе к ушку. — Я тебя убить готов, — нежно шепчу и прижимаюсь крепче, чтобы она прочувствовала, каким именно способом я хочу ее немедленной и безоговорочной смерти в моих руках. — Ты хоть представляешь, как я испугался, когда увидел твой прыжок?!
— А что еще ты видел? — Волнительно закусывает себе губку, заставляя мои внутренности завязываться в узел от возбуждения.
— Всё. И видел и слышал. И очень зол.
— Мне кажется, это состояние иначе называется, — смущаясь, ёрзает своей попкой на мне, намекая на каменный стояк. Пришлось зафиксировать ее крепче, чтобы не елозила и не драконила меня. Едва сдерживаю рык, утыкаясь лицом ей в щеку.
— Ты меня доведешь до бешенства, Искорка. Не гневи, пожалуйста. Если у тебя есть еще привычки или развлечения наподобие прыжков из окна, сразу забудь. Хватит и твоего увлечения боями.
— И что ты предлагаешь? Вышивать крестиком? Или печь эклеры? У каждого свои хобби и развлечения. Я люблю чтоб адреналин бурлил, поострее и пожестче. Я не барышня в кринолине.
— Ты моя невеста, — рычу и прикрываю глаза от наслаждения. Ее запах дурманит и манит. — И я не разрешаю тебе собой рисковать! Поверь, «поострее и пожестче» я тебе могу и без вреда для здоровья обеспечить, когда придет время.
— А не сводить любую тему к сексу ты не можешь да?! — Возмущается она и тянется к моим губам за поцелуем, но вместо сладкой неги дарит боль от злого укуса и шипит отчаянно, — отпусти!
— Пойдём завтракать, — действительно отпускаю ее, чтобы тут же перехватить ледяную ладошку своей горячее рукой. — Хоть бы перчатки надела! Совсем глупая!
— На себя посмотри! Умнище! — Смеется Искорка, меряя меня скептическим взглядом и крутя пальчиком свободной руки у виска. И тут до меня дошло, почему охранники смотрели на меня так странно. Стою посреди снегов, на морозе, в одних только спортивках лёгких и майке. Босой и раздетый, как был, так и сиганул в окно. А, забыл упомянуть, что снег под моими ногами тает, как и на голове, поэтому я еще и немного мокрый. Надо признать, сейчас Жасмина права. По сути, за что я ее ругаю? За то, в чем сам грешен. Мрак! Эта девчонка просто отражение меня самого, только слабее, светлее и нежнее интерпретация.
— Пойдём, — усмехаюсь я, ведя Искорку в дом. — Оба хороши.
— Интересно, что дядя Сава с Валентином подумали, увидев тебя такого горячего, — смеется Жасмина и запрокидывает голову, жмурится от оседающих на лицо снежинок.
Я лишь обреченно отвернулся. Нельзя же быть такой сладкой, желанной, близкой и недоступной одновременно! Это искушение в чистом виде! Или скорее… самое настоящее издевательство! Подавил скорбный вздох, безмолвно прося вселенную помочь мне.
— Маам, а расскажи мне про вас с папой? — прошу я несмело, когда в очередной раз родительница вышла на связь.
— Что именно, дорогая?
— Ну… почему ты ему уступила? Ведь он украл тебя. Неужели необидно было? Пошла на поводу его наглости? Или это тот самый стокгольмский синдром?
В ответ услышала мелодичный смех матери.
— Глупенькая моя, — ласково говорит она, и я чувствую в любимом голосе улыбку. — Скажи, Алекс допекает, да?
— Та да, — с тоской призналась я. — А мне ему голову проломить хочется.