И надо вам сказать, неудачной у меня была та рыбалка. Два дня всего продержался лед и стал ломаться. И так и не отдохнув как следует, так и не осуществив желаемую идиллию, уехал я в Москву. И осталось у меня противное чувство вины. И не проходило… А Николай Алексеевич, я слышал, под лед якобы провалился, но его, правда, вытащили.
Когда же теперь этот мужчина вошел в номер гостиницы, я прямо так и вздрогнул: он. Впрочем, может быть, это был и не он. Потому что он не узнавал меня. Хотя разговаривал очень вежливо. И еще… Его тоже звали Николаем Алексеевичем.
Когда мы уже все в нашем номере спали и уже начало рассветать, послышался крик Алика. Так не хотелось вставать и такое было у меня паршивое настроение, что, проснувшись, я некоторое время сам перед собой делал вид, что не слышу. И встал со своей кровати кто бы вы думали? Он, Николай Алексеевич! И, кряхтя, пошел вниз, открывать дверь Алику. Тут спохватился я, но было поздно. Опять он, значит, урок мне преподал.
Утром, переживая вновь мучительное чувство в связи с Николаем Алексеевичем, пытаясь если не оправдать себя, то хотя бы понять, я вдруг подумал: не в том ведь даже дело, что тогда я не хотел нарушать своего одиночества. Ведь если бы дело было только в том, а все остальное нормально, мне ничего не стоило бы сказать Николаю Алексеевичу об этом, и он – умный, интеллигентный, добрый, – немедленно понял бы и ничуть не осудил бы меня. Тем более, что найти ему место – и вполне подходящее – в какой-нибудь другой избе не составило бы для меня труда. Нет, дело было, пожалуй, в другом. В том, что я пообещал ему у старушек вместе с собой, и своим обещанием как бы связал себя, и когда мы шли к старушкам, я чувствовал себя обязанным выполнить обещание, и именно это чувство обязанности, несвободы вызывало во мне такую неудержимую слепую досаду. Сами себя связываем сначала, а потом других в этом виним. «Что он мне? – в раздражении думал я, шагая. – Почему это я обязан? Может, сказать ему?» Но тут же: «Если я теперь скажу ему, то он, естественно, спросит меня: зачем же вы тогда обещали? Нет, не спросит, а хуже: подумает… Каким же болтуном я перед ним окажусь?» Болтуном я не оказался – «выполнил» обещание, «попросил» старушек. А оказался зато немножечко подлецом.
Вот почему запланированное добро так часто обращается в зло. Вот почему – «не клянись» и не обещай загодя. И не торопись сам себя связывать.
Что касается Нины, то я уже было совсем на нее рукой махнул после Аликиного утреннего возвращения, но оказалось, что и здесь я поторопился. Дело в том, что Алику вчера нужно было срочно куда-то ехать, с Ниной он встретился лишь на полчаса, и, похоже, это было правдой, потому что ночью он вошел в гостиницу с чемоданчиком. Так что все оставалось открытым.
Утром ему опять нужно было куда-то ехать насчет работы, я пошел завтракать один, а после завтрака решил пройтись по ростовским улочкам и, конечно, направился к общежитию Нины. Прошел раз мимо, потом другой, наконец решился, поднялся на второй этаж и постучал в дверь, которая, по моим соображениям, вела к ней.
– Кто там? – послышался голос Нины.
– Это я, – ответил я; она узнала и сказала, чтобы ждал.
Долгое время за дверью была тишина, потом дверь приоткрылась, высунулась голова Нины, укутанная пестрой косынкой, из-под которой во все стороны торчали бигуди, и сказала:
– Здравствуй.
– Ты свободна сегодня? – спросил я. – Может, пойдем куда-нибудь? Видишь, я не уехал. Вернулся.
– Хорошо, – сказала она. – Только ты подожди внизу, ладно? Погуляй пока. Я скоро.
И как на крыльях спустился я с лестницы и начал гулять по Нининой улице. Погода, только бы не подвела погода, думал я, потому что небо хмурилось неудержимо. Я боялся, что вот-вот пойдет дождь, а что же мы тогда будем делать, куда нам деться? В воображении мелькали уже восхитительные картины – ведь она с такой радостью согласилась и голос мой сразу узнала, как будто ждала! И вот еще важно что: наконец-то я проявил себя как мужчина, вчера вернулся, а сегодня осмелился прийти к ней. Не связывал себя, а наоборот, развязал… Но все дальнейшее, естественно, связывалось с хорошей погодой. А она хмурилась. А Нины все не было и не было.
Рядом с парадным, откуда она вот-вот должна была появиться располагалась остановка автобуса и стояла скамейка. Я устал ходить и сел в ожидании. Но не просидел и пяти минут, как увидел, что ко мне приближается не Нина, а армянин Ованес, который тоже поселился в нашей гостинице, в соседнем, правда, номере. Я уже видел эго вместе с Аликом, Алик нас даже знакомил. Теперь Ованес подошел ко мне, поздоровался за руку и спросил: