И дальнейший путь, после Киева, уже не был окрашен такой прелестью новизны и восторгом свободы, как раньше, да и погода испортилась – начались дожди. В Бердичеве пришлось аж два дня просидеть в вокзальной гостинице – был сплошной ливень. Настигла меня непогода!
До Винницы я все же доехал, но там, увы, пришлось вновь ощутить, что такое лишиться собственного – идеального, казалось бы, – средства передвижения и присоединиться к толпе обалделых и обезличенных пассажиров, пользующихся услугами общественного транспорта в пиковое летнее время. Мой отпуск кончался, а я хотел увидеть море в Одессе, и, чтобы успеть, пришлось сдать велосипед в багаж и отправить его домой «малой скоростью».
В Одессу я приехал примитивнейшим образом – в железнодорожном вагоне рано утром. На вокзале вповалку спали безбилетные и транзитные пассажиры, и это напоминало стихийное бедствие… Улицы города были еще пустынны, первым делом я направился к морю, которое, к моему удивлению, было от Одессы в северном направлении, а не в южном. Я долго шел в прохладе утренних улиц, встречая лишь редких дворников, солнца не было видно, но верхние этажи домов уже нежились в его розовых молодых лучах. Погода наладилась…
Но даже море меня не радовало, потому что мой верный спутник, мой друг, мой волшебный «конек-горбунок» ехал где-то в тесном мраке вагона, пока я валялся на песке вместе с тысячами других праздных людей и грустил.
1 сентября в одесском аэропорту я садился в самолет, чтобы лететь в Москву.
Знакомая дрожь пронизала тело, заколотилось сердце, когда я увидел простор летного поля, когда поднимался по трапу и пролезал в темный и тесный люк, занимал место в салоне. Загрохотал мотор, загудели винты, все сильнее, сильнее, быстро понеслась мимо обочина взлетной полосы, вот она ушла, провалилась вниз, поплыли под нами домики, квадраты полей, прихотливые извивы рек.
Самолет набирал высоту, погружаясь в холодную синь, вот он, разворачиваясь, лег на крыло, и в иллюминатор ударило солнце.
Я возвращался домой. Меня ждало то, от чего я с такой поспешностью уезжал три недели назад. Но я понимал, что все теперь будет немножечко по-другому.
Солнце било в иллюминатор, внизу проплывали леса, поля, реки, нити дорог. В несколько минут я теперь преодолевал путь, который проезжал недавно в течение целого дня. Дня прекрасного, дня счастливого, полного непредвиденных и таких важных тогда для меня событий.
Эпилог
Прошли годы. Я часто вспоминаю свое Путешествие. Первое, потому что за ним последовали другие. Но первое, как я уже сказал в самом начале, запомнилось лучше всех.
Те двенадцать дней, которые в меру сил я постарался здесь описать, были и на самом деле одними из самых счастливых дней моей жизни. Конечно, потом было много другого, но то Первое Путешествие никогда не забуду…
Однажды по Московскому радио я услышал новогоднее обращение к школьникам. «Ребята! – радостно говорил диктор. – Вспомните, что самое хорошее было у вас в прошедшем году. Какие дни вы считаете для себя самыми счастливыми?» И я подумал: а какие дни были самыми счастливыми для меня?
И вот, размышляя, стараясь отбросить привычные стереотипы, напрягая память и убеждая себя, что ведь об этом никто не узнает, а потому я могу быть действительно откровенным, я с удивлением обнаружил, что самыми счастливыми днями в каждом моем году были те, которые другим показались бы, возможно, не только не важными, но и бесполезными, незначительными, несерьезными…
Есть у американского писателя Ирвина Шоу рассказ «Солнечные берега реки Леты». Там описывается день служащего, который работал изо дня в день в какой-то фирме, приходил по звонку, уходил по звонку, дома его тоже неотступно преследовали семейные заботы – и вот его уволили. Узнал он о своем увольнении неожиданно, утром, придя на работу. Для него это была катастрофа. В полном отчаянье вышел он из здания, где провел столько дней… И вдруг, совершенно неожиданно, почувствовал себя… счастливым! Он шел по той самой улице, по которой ходил столько раз утром и вечером, шел тем же самым маршрутом, но – теперь совсем в другом качестве. Не как служащий, а как безработный. Не поглощенный делами, а непривычно свободный. И он как бы вновь эту самую улицу для себя открывал. И получилось в конце концов, что он не только много раз виденную, а на самом деле, оказывается, совершенно незнакомую улицу для себя открывал – он открывал жизнь!