– Ты тут не один? – мистер Рейнис с подозрением вглядывался в улицу, словно на ней за каждым углом притаилось по паре коварных жуликоватых саббатицев.
Я взглянул на Нику, и только в этот момент девушка, наконец, оторвалась от пристального изучения Яркого и посмотрела на меня. Ее глаза горели, и я узнал этот огонёк. Его же я видел в глазах Тессы, когда та садилась за один из любимых музыкальных инструментов, и в моих собственных глазах он тоже, должно быть, загорался, когда я начинал писать, когда придумывал новый сюжет, когда волна творчества накрывала с головой. Этот взгляд мог означать только одно – теперь Ника не отступит, не остановится ни перед чем и во что бы то ни стало узнает мою историю даже против моей воли. Этот взгляд покорил меня. Это пламя было настоящим, пылким, неподдельным. Любопытство истинного приверженца своей профессии, как я мог устоять перед подобным?
– Не один, мистер Рейнис, – ответил я старику. – Со мной знакомая.
– Ника Томас, – быстро представилась девушка.
– О, какой приятный голош, – мистер Рейнис снова широко улыбнулся. – Гарольд Фердинанд Рейниш, ветеран шражений на побережье шеверного моря.
– Очень приятно, – Ника Томас прямо-таки излучала учтивость и доброжелательность.
– Ну, так что же вы тут штоите, Клиффорд? – воскликнул мистер Рейнис. – Проходите шкорее в дом.
Так и не заметив Яркого у меня на руках, он скрылся за дверью, а я обернулся к Нике.
– Это приглашения, мистер Марбэт, или я что-то неправильно поняла?
– Вы всё правильно поняли, – ответил я безрадостно.
– О, как это приятно. Я польщена.
Я жестом предложил ей пройти в дом за стариком.
– Благодарю, – проворковала она, воспользовавшись моим приглашением.
Мистер Реймис прошаркал к двери в свою квартиру, распахнутой настежь.
– Ну что же, хорошего вечера вам, молодые люди, – пожелал он.
– И вам, мистер Реймис, – вежливо ответил я.
– Была рада знакомству, – добавила Ника.
– И я, – оживился сгорбленный старичок. – Он очень милый юноша, уж поверьте. Очень шлавный. Вам повезло.
– Не сомневаюсь, – улыбнулась Ника.
– Эх, молодежь. Как же я вам жавидую.
Что-то приговаривая себе под нос, мистер Рейнис прошел вглубь квартиры, не потрудившись закрыть за собой дверь, делал он это только когда покидал дом, что случалось крайне редко. Мы же с Никой стали подниматься по старой скрипучей лестнице на последний, четвертый этаж дома. Пролеты были погружены в полумрак, но света из небольших окон, выходящих на улицу Милана Бонзо, было вполне достаточно, чтобы не спотыкаться на ступеньках. Из-за некоторых дверей слышались приглушенные голоса, дом был полон жизни, вечерних дел и забот, и когда-то, в самом начале жизни здесь, мне казалось, что это даже создает некий уют.
Отперев ключом дверь своих апартаментов, я вновь проявил галантность, пропуская даму вперед. И первыми словами Ники Томас, как только я закрыл за собой дверь, были:
– Могу я на него взглянуть?
Я опустил Яркого на пол.
– Можете или нет, решать не мне, а ему.
Яркий выбрался из складок пальто, отряхнулся совсем по-собачьи и взглянул на Нику, опустившуюся перед ним на колени.
– Кто это такой? – с восхищением спросила она.
– Я думал, вы мне скажете, мисс Томас.
Ника посмотрела на меня с недоумением.
– Так вы не знаете, кто он?
– Нет, – ответил я. – Нашел его сегодня утром.
– Странно… – протянула Ника, возвращая свой взгляд к малышу.
Яркий подошел к ней и потрогал золотые пуговицы на камзоле, затем внимательно изучил широкую пряжку на ремне, опоясывающем юбку.
– Какой он красивый, – Ника осторожно погладила Яркого.
Похоже, что он не испытывал к ней недоверия, и это отчего-то меня успокоило. Если Яркий действительно способен определять настроения и намерения людей, значит, от Ники не стоило ждать зла. С другой стороны, доктор Киннер тоже не желал ему зла, однако Яркий рычал на него. Но в данном вопросе, как мне казалось, я уже нашел вероятный ответ, размышляя над этим во время поездки от клиники до своего дома. Если Яркий родом из лаборатории, он мог питать неприязнь к людям, которые хотели изучить его, к людям в белых халатах, к докторам. Это казалось вполне логичным.
– Где вы его нашли?
Не ответив, я прошел по комнате, по очереди зажигая четыре газовых светильника, установленных на стенах. Пламя, заключенное в белые стеклянные плафоны, озарило просторный зал. По центру стоял небольшой овальный стол, окруженный пятью стульями. У левой от входа стены расположился широкий диван с темно-бурой обивкой в компании двух кресел, у правой – стояло пианино. Из комнаты вели три двери, не считая входной. Одна вела в спальню, одна в мой кабинет и одна в просторную ванную комнату. Прямо напротив входной двери находилось большое окно, спрятанное за полупрозрачными серыми занавесками.