«Я начинаю её забывать!»
С рассветом я вышел из дома, неся письмо в кармане своего пальто, и проделал немалый путь пешком через погружённый в зыбкую утреннюю дымку старинный город, до последнего пристанища моей возлюбленной. Там я вынул сложённый вдвое листок бумаги и аккуратно положил его на могилу своей умершей жены. Моей Тессы. Затем и сам сел напротив, прямо на мокрую от росы траву, совершенно не заботясь о том, что могу испачкать своё дорогое пальто или брюки, и долго смотрел на своё письмо, уютно устроившееся среди голубых цветов, распустившихся на могиле этой весной. И вдруг почувствовал себя обманутым, наивным дураком.
«Как же это глупо: чем-то делиться с мертвыми!» - захотелось воскликнуть мне. - «Они больше не с нами, и нет никакого смысла тешить себя пустыми надеждами на то, что они по-прежнему рядом. Всё – обман!»
Я положил это письмо ей на могилу с такой бережностью, а теперь мне вдруг захотелось схватить его и разорвать в клочья.
«Нет смысла! Нет никакого смысла!» – звучали слова в голове, и волна безысходности захлестнула меня. Приступ тупой боли сдавил грудь, заставив сжать кулаки и стиснуть зубы. Такое случалось не впервые, и я знал, что нужно было просто переждать, когда она отступит и снова позволит вздохнуть. Раньше, в самом начале, в такие моменты мне не удавалось сдержать слез. Но с некоторых пор они, словно закончились, перестали наполнять мои глаза, и от этого, кажется, стало куда тяжелее выносить боль утраты.
Сидя возле могилы единственного дорогого для меня человека, я бесцельно шарил взглядом по надгробному камню.
Тесса Марбэт
26.5.671 – 54.3.697
Это то, что написали другие. Имя и две даты – вот кем она стала для всех кто её пережил. Тесса Марбэт, рожденная в разгар восходящей зимы, предпоследнего месяца года, и умершая в самом конце нисходящего лета, третьего месяца года согласно календарю Адверса. Вот и всё, что узнает о ней проходящий мимо случайный незнакомец, остановив свой блуждающий взгляд на этой надписи, выбитой в сером граните, и может быть, подумает только: «Ей было всего двадцать шесть лет. Как молода». Действительно, как она была молода и как прекрасна, как лучезарна, какое чистое и искреннее тепло дарила окружающим и не просила ничего взамен. Но разве скажет что-нибудь об этом холодная могильная плита? Конечно, нет. Только имя и две даты.
Надпись ниже гласила:
«Солнце перестанет восходить над этим миром, когда поймет, что тебя в нем больше нет».
Эти слова написал я, и они тоже были ложью. Солнце продолжало восходить каждое утро. Планета продолжала вращаться, и люди продолжали жить на ней. Ничего не изменилось в этом мире. Ни для кого кроме меня ничего не изменилось.
Взгляд скользнул вниз по надгробному камню и снова остановился на белом листке бумаги – моем маленьком послании Тессе. Я достаточно часто посещал кладбище за те три года, что прошли с её смерти. Даже слишком часто. И я видел, как люди говорили с могилами своих умерших родственников, друзей и любимых. Они приходили и делились с ними всем тем, что накопилось на душе, рассказывали о том, как теперь живут, что нового случилось в их жизнях и что изменилось в мире.
«Как будто мертвым есть до этого дело!» - думал я.
Однако и сам постоянно ловил себя на том, что разговариваю с Тессой мысленно. Мне, безусловно, было, что сказать супруге. А в какой-то момент стало казаться, что если я не выскажусь, то просто сойду с ума, все эти мысли разорвут мою голову изнутри. И тогда я решил объясниться с ней в самой привычной для себя форме - письменно. Ведь я же писатель, и выплескивать свои чувства на бумагу мне было куда проще, чем проговаривать их вслух.
«Лежи здесь я, и Тесса, наверняка, приходила бы к моей могиле с гитарой и пела» - подумал я как-то, принося очередное письмо.
Музыка была её способом общения с миром и люди восторгались чудесному голосу, прекрасным стихам и мотивам, что писала моя супруга. При жизни она имела сотни поклонников по всему Конгломерату, но некоторые песни она пела только для меня, когда мы оставались наедине, сокрытые ото всех надёжными стенами нашего дома, и, поверьте, то были самые прекрасные песни. А затем, вдруг, её голос замолчал, и дом наполнила гнетущая, тяжелая тишина, которая и гнала меня сюда снова и снова, с очередным письмом в руках. И когда я приходил, предыдущих уже не было. Возможно, их уносил ветер, или вместе с пожухлыми цветами и венками забирал кладбищенский сторож, приняв за мусор. Я был совсем не против, считал, что так даже лучше, ведь можно было попытаться обмануть себя и поверить, что письма действительно доходят до адресата.