Умопомешательство…
Тщетно. Всё теперь тщетно: ночи без сна, грёзы, фантазии… желания. Даже слёзы.
Слёзы… Говорят, камни не плачут. Плачут. Когда никто не видит – плачут… Как небо, как водопады – плачут.
Вот и сейчас по моим щекам шальные потоки… обреченности, и ненависти самой к себе.
Всех подвела, всех… Всем в душу нас*ала, а Киселёву даже судьбу сломала.
С*ка… тупоголовая, конченная с*ка. Б***ь. А еще Фирсова порицаю, ненавижу… А, в итоге, не лучше – даже хуже. Хуже и омерзительнее…
Ведь они мне верили, доверяли… чувства какие-то питали. А я их всех предала, подвела. Подставила. Пусть и невольно – но подставила.
Отложить зажигалку на стол, сигарету - на блюдце.
Взять в руки нож – и привычными движениями стать рисовать на теле… благодатные движения… Света луны вполне достаточно для сего идиотического, странного, возможно, жуткого... но для меня - спасительного, бальзамного ритуала. Тонким, острым лезвием по коже... поперек руки... ровным, красивым... игриво-болезненным забором...
Нет, я не хочу кончать с собой. И, наверно, никогда сего по-настоящему не хотела. Нет, лишь сплошная... грубая игра... чувств, когда физическим душишь боль душевную, сердечную. Когда разум затыкается, направляя мысли лишь на язвящие раны, щипающие и колющие... К'н'и:гo'ч:eй'.нe'т Когда даже страх отступает - и лишь наслаждаешься больной эйфорией сумасбродного припадка, прострации... полного отсутствия твоего внутреннего Я.
Сбежало... всё сбежало н**й, напрочь всё, оставляя лишь ядреное, е**чее безумие...
Еще немного - и когда спустя такие долгие... но сладкие минуты дозволенное, отведенное полотно иссякло – сижу, смотрю... как темно-багровые капли скатываются на серую столешницу... Жива... я. всё еще. внутри. жива...
Еще минуты - и вынужденно, обреченно встаю со стула.
Еще один глоток спиртного - и подойти к крану. Открыть воду - засунуть руку под не менее игривый, в доли со мной, в сговоре, холод... Остановить игру, скрыть улики...
А шрамы, рубцы... да даже свежие порезы - уже давно их никто не видит, не замечает, никто и не знает... Всё давно поглотили такие же, как и я, скандальные, но преданные, понимающие, поддерживающие легенду здравомыслящей девочки (девушки, человека), татуировки.
Смерть. Не боюсь я давно уже ее. Не боюсь... только лень всё прерывать, лень что-то менять, делать. А так - не боюсь, ибо давно меня ждет там мой единственный и верный, невольный, друг. Ждет тот, чей уже столько лет крест ношу на теле, под сердцем, добровольно набитый под левой грудью как первый, как истинный, как непоколебимый протест против Фирсова, против жизни и против судьбы в целом...
Печать того, что «новая» Леся сменила «старую», развязав войну.
Старую…
Не думала, подруга, что ты еще существуешь. Не думала, но слёзы текут… и сердце ноет, а значит ты еще жива, еще существует где-то внутри меня. Это Борина заслуга, да? Конечно, Борина… Это он тебя разбудил, еще тогда… Позвал к себе, приласкал, пригрел, вселил в нас мечту – а теперь… бросил.
Всё стало на свои места – всё, но не мы, не мы, подруга. И вновь ты избитая, растоптанная, растерзанная и брошенная. Сидишь, плачешь. Вот только слезами горю не поможешь. И ничего не изменить, не излечить и не замазать. Ты – ангел, а я – демон. И нет в нас человека. А потому – уже проще. Уже… проще.
Еще одну стопку перекинуть в себя. Очередная затяжка, пройтись к окну – взгляд в темень.
Буря утихает. Снежинки внутри меня мерно падают на дно, кроя холодом растрепанную душу.
Выдох.
Тишина. Вновь наступает тишина во мне, покой. Прострация.
Ушёл? Ушёл. Бросил? Бросил. Прогнал? Прогнал.
Всё что угодно – но еще жива. Жива. И я нужна Киселёву. Он нуждается во мне.
А потому не время лить слезы, давиться соплями и жалеть себя.
Я заварила кашу – и мне ее расхлебывать… чего бы мне это не стоило, и к каким бы жертвам сие не привело.
Я справлюсь и без тебя, Кузнецов, без твоей «благодати». Справлюсь. А ты вали… на**й. Раз я – пуста, то и ты теперь для меня – пустое место.
Глава 13. Война
Глава 13. Война
Кто хочет (действовать), тот ищет возможности, кто не хочет — ищет причины.
Сократ
***
Через Петровича достать номер телефона Балашовой (то бишь Еремовой, всё привыкнуть никак не могу), а там уломать ее устроить в ближайшее время (дни, желательно, часы) встречу с ее муженьком, Григорием Викторовичем, по деловому вопросу.
Перезванивает Тамара: