Ничего уже не стыдясь и не страшась, остаться в полной темноте, в спасительном одиночестве. Прикурить. Сесть на бревно, закинуть ногу на ногу. Ублюдка кусок... Нет, не «сосед». Кузнецов... Вообще ни о ком другом не могу думать, никого и ничего замечать... Даже этими тупыми подъ*бами меня уже не пронять. Если только они... не из уст Бори. Чертова болячка... а не мужик. Благо, практика уже почти к концу. В понедельник пойду - пусть подписывает "отзыв руководителя", отчет - и нахрен (позорно) свалю из этого гребанного "ОНГМ". Столько нервов всадить... столько мерзких взглядов похотливых сотрудников терпеть, да и того же Киселя каждый день выдерживать (вместо, максимум, пару дней в неделю, как раньше)... и все зря. Напрасно. Впустую. Невеста, б***ь... Вот вырвать тебе бы твой язык е***ий, Артемушка!..
Вдруг шорох где-то сбоку... Долгие, бесящие, выматывающие минуты интриги. Ну, с*ка, если это Кисель - я прям сейчас врежу ему в морду, матом обложу... и нахрен пошлю... с его этими заявами. Пусть на своих овец клеймо ставит, а не на меня: как была ничьей, так и останусь - а не, б***ь, НЕВЕСТА!
Еще миг - и сама не поверила своим глазам. Вернее, думала - в темноте и от хмеля в голове, что привиделось. Оцепенела, боясь даже моргнуть - словно от того исчезнет. Шаг ближе: - Еще одной не найдется? Нервически сглотнула я слюну. Не сразу сообразила. Секунды - и лихорадочно, конвульсивно зашевелилась, задергалась, доставая из кармана пачку, зажигалку. Тотчас протягиваю. Неспешно берет трофеи. Прикурил. Слегка медля, присел на бревно рядом. Взгляд пред собой. Затяжка - и закусил губу - слежу за его лицом (насколько это было возможно в тусклом свете луны). - Не страшно? - взмахнул рукой на окружающую чащу. Молчу. Отвожу взгляд. Внезапно пристыжено рассмеялся и, прокашлявшись, сплюнул: - Не люблю баб, которые смалят. Поморщилась я, подавляя язвительный смех. Прожевала грубость: - Не люблю мужиков, которые женщин бабами называют... Тихо захохотал. И вновь затяжка... - Когда ты собиралась мне рассказать? - Что? - удивленно устремляю на него взор. Поддается. Глаза в глаза: - Что у вас... всё серьезно. Скривилась раздраженно я. Отвожу очи в сторону: - Да них*ра у нас не серьезно! Борь! Сколько уж можно повторять?! - отчаянно, едва не плача. Хмыкнул: - Ну, он... там совсем иное заливает. Едва ли не имена вашим детям уже придумывает. - От, б***ь! - не сдержалась. Сплюнула. Еще затяжка - и бросить на землю бычок, затоптать ногой. Шумный выдох. Закусить на мгновение губу. - Пусть болтает. Что уж... сегодня я ему сделаю - поди, его день. - Но, - немного помолчав, вдруг продолжил Кузнецов: - Так-то я видел вас... у него в кабинете, - затяжка, выдох. - И что? - дерзко, с вызовом гаркаю я. Глаза в глаза. Не выдерживает первый, отводит взгляд. - И ниче... - злобно; и снова тягучая тишина минутами. - Гляди, до сих пор у себя хранит... твои красные труселя, или что там было? - И ты хочешь? Мигом выстрелил взором мне в очи. - Лесь! - послышалось где-то спереди, отчего нас словно током пронзило - вздрогнули оба. Первым на ноги сорвался Борис, а за ним и я. - Иду! - кричу, дабы тот идиот (а судя по голосу... все же Кисель) не пришел сюда и не обличил нас обоих. Но едва шаг, как тут же обмираю, не оборачиваясь: - Не думала, что ты... такой трус. - Я не трус, - тотчас, вдогонку, отчего движение мое - фальстартом. - Просто принцип: с чужими бабами не вожусь, и у других не отбиваю, особенно, у друзей. - Даже если... очень хочется? - оборачиваюсь. Пристальный, многозначительный взгляд в очи: - ... обоим? Резвое, уверенное, жестким приговором: - Даже если.
*** И вновь сесть за стол. Вот только вместо ненависти и напряжения между нами с Кузнецовым пролегла... обида. Причем обоюдная...
Реже взгляды, но боли - не меньше.
То и дело, что молча грызем свою еду да заливаем одну горечь - другою.
Вдруг движение - и нагло, смело, откровенно обнял меня за талию Кисель. Прижал к себе. А-ля... невзначай. Сидит, лыбится, о чем-то дальше ведет беседу с друзьями. А меня - словно током, словно высоковольтным проводом обмотали - прожигает, прям трясет уже от неприятия, от бешенства. Вмиг приблизилась - и грубо, гневно зарычала без стыда на ухо: - Р-руку убр-рал! Резво обернулся. Лицо исказило удивление: - Лесь, ты чего? - казалось, искренне поразился. - А ты догадайся, - все так же шепотом, но жестко, отчетливо, дабы (если что, то) прочел по губам. Нервически сглотнул слюну. Скривился в поражении. Попытка натянуть лживую личину радости. Обернулся к своим. Смеется за компанию с ними над недавно брошенной шуткой. А я жду - просто закипаю уже от ярости. Секунды - и поддается: покорно убирает руку. Локти на стол - и дальше жевать своего угря. - А помните, - охрипло, вяло, сражаясь с внутренней бурей, - как лет десять назад вы в Васильково ездили? - А-а-а! - вдруг выкрикнул кто-то из мужчин, сидящий где-то вдалеке. - Это когда мы еще Ерему вызывали? - Ага, - ржет Киселев. - И Борян толпень местных аборигенов размотал. Захохотали вдруг некоторые, видимо, смакуя воспоминаниями. Мигом перевожу я взгляд на Кузнецова. Сидит, грузится. А на лице - ни грамма улыбки или участия. - Федорович, может, расскажешь? - отзывается вдруг мой сосед-доставучка. - А? - словно очнулся. Взор по пытливым, замершим в интересе рожам, в том числе и моей (обмер, на миг, нервически прожевал эмоции и тотчас отвернулся). - Нет, не хочу. - Ну, да ладно! - вдруг вновь отзывается тот "непонятно кто" издалека. - Короче... Был у нас такой дружбан, - ржет вдруг пристыжено. - Нет, не потому был, что мы его того... Спился, дурак. Ну, да неважно. Короче, был у нас Колян Вездюхов. И даже не лет десять назад это было... больше. Мода тогда пошла - на частные пруды. Брали в аренду, запускали малька, а со временем... ну, короче, понятно. Бизнес. Вот у него такой прудик и организовался. И как-то по пьяни пригласил всех нас к себе, в гости. Говорил-уговаривал, мол... карпы у него ого-го, по локоть и больше, и все сами прям в подсак сразу прыгают. Только стой - и лови, временами увиливая, дабы не задели, твари. Короче, п**дел красиво. Ну, мы и повелись. Днюха как раз у кого-то была... Борян, у кого? Пауза, тишина - но выжидание целой гурьбы выдушило из него участие: - У Мыки, вроде, - нехотя буркнул Кузнецов и тут же принялся жевать свой кусок кабанины. Отвернулся. (и снова взгляд на него мой - сродни пыткам, болезненным... и приятным одновременно: ведь чем больше нельзя, тем без меры, жутко... хочется; и уже, по-моему, дело не в мести Фирсову, если так-то взять; и не гордость задетая, и не самолюбие... не знаю что - но что-то искреннее, доброе, чистое - однако, увы, отныне недостижимое, напрасное; вся эта власть, мощь на грани трепетной, бережной аккуратности, заботе, ласке - все, что так вдохновляет и дарит мнимый дурман вседозволенности и защищенности, беспечности и сладострастия - все больше не мое, и никогда моим не станет... ибо дура, ибо идиотка... ибо он так решил)