- Отведите ее вниз, - сказал Рамси тем незнакомым, грубым голосом. - Настроить курс на рандев...
Внезапно наступила тишина, затем тяжелый удар чего-то о палубу, и Элинор услышала, как матросы двинулись вперед, восклицая. Она открыла глаза и увидела, что Рамси рухнул, растолкав толпу людей, окружавших его, закричала.
Вся правая сторона его тела потемнела, опухла и покрылась огромными красноватыми пузырями, налитыми кровью. Ожоги покрывали шею, подбородок и часть лица. Почти все волосы с той стороны были опалены и сожжены, как и ухо. Его жилет и рубашка сгорели, а на брюках сияла выжженная дыра, тянувшаяся от пояса и почти до колен, обнажая обожженную плоть. Его руки, ладони... Она не могла этого вынести, но и не могла перестать смотреть на них. Его глаза были едва открыты и ничего не видели. Он не дышал.
Она кричала снова и снова, не переставая. Кто-то попытался оттолкнуть ее, и она бездумно сражалась с кем-то, цепляясь и задыхаясь в своей отчаянной попытке добраться до тела Рамси, думая, что, если она сможет дотронуться до него, то сможет отменить ущерб, который был нанесен. В ее сознании мелькали воспоминания о Стратфорде. Теперь она была ничем иным, как безумным оружием, уничтожившим все, что она когда-то любила. Кто-то положил холодную руку на ее запястье, и темнота поглотила Элинор.
Глава
двадцать четвертая, в которой Элинор решает жить
Она проснулась в темноте, чувствуя мягкую ткань на ногах, ягодицах и тёплую грубую ткань вокруг рук и груди. Глубокий вдох убедил её, что она в своей спальне на «Афине», лампа не горела, теплое, душное пространство подобно недавно использовавшейся могиле. Куртка, которую она носила, и все, что на ней было, пахло пеплом костров и жареного мяса. Она упала с постели, и ее вырвало на пол, неудержимо изгоняя горечь и густую слюну, пока желудок не опустел.
Она поползла обратно на свою кровать, затем села и сорвала куртку Рамси с себя и отбросила в дальнюю стену, услышав мягкий стук, а затем удар по полу. Она голой скрутилась в клубочек на кровати, перед глазам все потемнело. В памяти появилось изображение безжизненного тела Стратфорда, с открытыми и пустыми глазами, затем она увидела почерневшее тело Рамси... это напоминало картины, которые Дьюдни мог бы произвести, если бы безумный злой гений стремился к искусству, а не к огню. Ей казалось, что все слезы сгорели. Она подумала, что, вложив столько силы в атаку, может ли снова зажечь еще один огонь.
Она подумала, удастся ли ей это.
Наконец, чувствуя, что покаялась за содеянное, она потянулась к лампе, чтобы зажечь ее. По спине проносилась пульсирующая боль, но Элинор смогла зажечь крохотный огонек, и лампа озарила комнату оранжевым светом. Она смотрела на пламя, пока огоньки не заплясали перед глазами. Затем закрыла глаза, погасила огонь и вернулась обратно в постель, свернувшись калачиком. Его постель, которую он одолжил ей, потому что был джентльменом. Его постель, его каюта, его корабль. Она дал ей так много, а она принесла ему смерть.
Там, в гнетущей темноте, она вспомнила их последний разговор и чувствовала себя дурой.
«Я чувствую, что хочу чего-то, чего бы я хотела, если бы я только знала, что это такое, - она сказала, в момент, когда он стоял рядом с ней, и все, что ей нужно было сделать, это протянуть руку и добавить: - Вас. Я хочу вас.»
Эти несколько слов могли изменить все.
Она начала лихорадочно дрожать и натянула на себя одеяло, хотя ей не было холодно. Это ничего не изменило бы. Это не остановило бы пиратов, захвативших их врасплох, и это не избавило бы от необходимости приблизиться, чтобы сжечь вражеские корабли. Вероятно, все бы случилось так, как это было, за исключением того, что Рамси узнал бы, что она его любит, и он мог бы... что? Обнять ее, отвергнуть, отвернуться от смущения? Возможно, так было бы лучше, в конце концов.
Запах рвоты ударил ей в нос в сочетании с запахом грязного дерева и более слабым запахом дыма. Элинор снова зажгла лампу, встала на дрожащие ноги и подошла к шкафу. В нем висело вечернее платье, на этом грубом корабле, столь отдаленном от гостиной Лондона, розовый шелк и белая марля. Элинор была невыносима мысль о том, чтобы надеть его, но она по глупости избавилась от уродливого коричневого хлопка, и теперь это была единственная одежда, которой она располагала. Она уничтожала все, чего касалась, не так ли?
Она сожгла последнее нижнее белье, поэтому, надев это платье, надеялась, что оно не будет совсем прозрачным. Лента затянутая вокруг ребер, не причиняла неудобств. Элинор поправила платье, провела пальцами по волосам, так как не было гребня, и с глубоким вздохом пошла босиком в большую каюту.