Майя закрыла за матерью дверь. В воздухе еще сильно пахло ее духами. Она села на кровать и опустила голову на работы конкурсантов. Если бы только ей разрешено было участвовать!
– Ты должна помнить, как застенчив был Кристиан Диор, Корал, – говорила Мэйнард Коулз. – Вероятно, я была первой представительницей американской прессы, с которой он осмелился говорить. И уж, конечно, мне первой он предложил кресло в его салоне. После демонстрации его коллекции, от которой просто захватывало дух, он подошел ко мне и сказал: «Мадам! Здесь присутствует американская пресса, здесь присутствует Мэйнард Коулз». Он опустился коленями на ковер и поцеловал мне руку. Его коллекция в том сезоне была просто гениальна, и я посвятила ей весь парижский выпуск журнала. Я сказала: «В этом сезоне Париж – это Диор!» Шанель этого мне так и не простила.
Корал украдкой взглянула на часы, она надеялась, что одолевавшая ее зевота не изменит ее выражения лица.
– «От кутюр» в те дни имела свою элегантность, – сказала Мэйнард и приступила к излияниям на любимую тему.
Корал вздохнула и сделала еще глоток черного кофе. Может быть, это поможет ей подольше не заснуть. Желание стать в перспективе главным редактором журнала имело один серьезный недостаток: надо было поддерживать очень хорошие отношения с нынешней семидесятитрехлетней главным редактором. Это включало еженедельные обеды в ее роскошной резиденции на Пятой авеню.
Мэйнард Коулз принадлежала к старой гвардии. Она начинала в Америке, в тридцатые годы работала в «Вог» редактором. Потом она бросила работу, потому что вышла замуж за богатого бизнесмена, который спустя двенадцать лет умер. Детей у них не было, поэтому, когда Мэйнард начала работать в «Дивайн», журнал и стал ее ребенком. Она хорошо знала свое дело и не выпускала бразды правления девятнадцать лет. Никто не мог лучше Мэйнард подготовить журнал к печати. Она никогда не задерживала выпуск издания, материалы в редакцию поступали всегда в срок, она буквально околдовывала рекламодателей, и те увеличивали свои денежные отчисления. Но она начинает терять свою хватку, подумала Корал, а Мэйнард стала рассказывать очередной анекдот. Она никогда не сможет привлечь новых молодых читателей. В ее тонкой фигурке было что-то птичье, но все же в ней была определенная изысканность, изысканность пятидесятых годов девятнадцатого века. Она просто расточала вокруг себя элегантность и утонченность, но… Корал барабанила пальцами по своим коленям под столом. Обеды с Мэйнард все больше превращались в воспоминания о Диоре, Чиапарелли, Молине и других давно ушедших знаменитостях.
Глаза Корал сверкнули.
– Вам действительно нравится наш рождественский выпуск журнала? – вдруг спросила она.
Мэйнард пристально на нее посмотрела, пытаясь вернуться в настоящее.
– Вам не по вкусу страницы, посвященные празднованию Рождества? – спросила пожилая женщина. – Вы всегда так противитесь традиции?
Корал широко раскрыла глаза.
– Вовсе нет! Только представьте себе на обложке Твигги или какую-нибудь современную группу типа «Дэйв Кларк Файв» или «Битлз». Их всех можно было бы одеть в костюм Санта Клауса, а Твигги могла бы быть в каком-нибудь платье с Карнеби-стрит; конечно, таком, которое мы бы смогли найти здесь. Очень клево, очень классно! – Она любила щеголять перед Мэйнард последними британскими словечками.
– Вы предлагаете использовать рок-н-ролл? – рискнула высказать предположение Мэйнард. – Но ведь в этом месяце вы уже фотографировали какую-то экстравагантную певицу! В странного вида одеждах.
– Дженис Джоплин, – сказала Корал и кивнула с энтузиазмом. – Она окажет страшное влияние на моду! И на все остальное! Она всех просто электризует! – Корал отпила еще кофе. На обед с главным редактором она всегда надевала какой-нибудь диковинный наряд, она надеялась поразить ее, заставить понять, насколько та отстала от жизни. Но она сомневалась, что Мэйнард действительно понимает все значение кожаных брюк, которые она надела.
– Вам больше не кажется, что «Дивайн» должен просто показывать самую красивую одежду, правда, дорогая Корал? – Мэйнард звонком вызвала прислугу, чтобы убрать со стола. – Мы должны охватывать также фильмы, эстрадные концерты, рок-н-ролл?
– Все это в наше время оказывает влияние на моду, – сказала Корал. – Хотя «от кутюр» и замечательная вещь, она все больше и больше становится анахронизмом.
– Правда? Анахронизмом? – Мэйнард приподняла брови. Корал перешла в нападение.
– Давайте выясним это, Мэйнард. Мода сейчас приходит с улиц.
– С улиц? – Казалось, Мэйнард охватил ужас. – Я очень рада, что могу заявить: я никогда не буду специалистом по улице.
Корал наблюдала, как Мэйнард пыталась переварить услышанное. Уже скоро она сможет уйти, пробормотав, как обычно, извинения по поводу того, что завтра придется рано приступать к работе. Эти еженедельные обеды превратились просто в повинность, в наказание, вызывали одну только скуку! Она потянулась через стол, чтобы пожать Мэйнард руку, она делала последнюю попытку войти с ней в контакт.
– Времена… такие переменчивые, – проникновенным голосом вещала она озадаченной Мэйнард. – Как поется в песне Дилана, и мы должны меняться. Меняются наша одежда и наши отношения. В этом – стиль.
Она ушла через час, очень усталая. Мэйнард и не намекала, что хотела бы уйти на покой, хотя она явно отставала от моды. Корал теряла терпение. Ей придется пойти прямо к Ллойду Бруксу и организовать что-то вроде заговора. Если Мэйнард не понимает намеков, она заслужила то, что должно произойти.
Майя лежала на кровати и перечитывала конкурсные работы. Одна действительно выделялась среди остальных. Ее представляла девушка по имени Маккензи Голдштайн. Она сообщила, что живет в Бронксе, хотя по работе этого и нельзя было сказать. Она казалась развитой не по годам, многоопытной, хорошо информированной девушкой. Майя опять перечитала работу. Родственники сотрудников «Дивайн» не могли принимать участие в конкурсе – Майя будет идти своей дорогой. Ей вдруг показался несостоятельным ее план представить в «Макмилланз» свои модели. А может, десятки способных молодых девушек излагают свои мысли, как Маккензи Голдштайн? Майя верила в свои рисунки и модели, но писала она плохо… Сможет ли она когда-нибудь писать о моде так же блистательно? Некоторое время она смотрела на номер телефона Маккензи, а потом, следуя пришедшей в голову мысли, набрала номер.
В ответившем голосе слышались нотки подозрительности.
– Вы часто в это время звоните по телефону?
– Конечно, мне не следовало бы этого делать, – быстро сказала Майя. – Я просто оказываю вам любезность, потому что мне понравилась ваша конкурсная работа. Я не являюсь официальным лицом, но могу повлиять на выбор победителя. Поверьте мне. Я – вашего возраста. Я хочу встретиться с вами, поговорить…
– Вы работаете в «Дивайн»? Как вам удалось получить доступ к моей работе?
– Я все объясню, когда мы встретимся. Вы можете мне доверять, клянусь в этом.
– Доверять вам? Но вы даже не можете назвать ваше имя.
– Меня зовут Майя.
– Ну хорошо, Майя. Кем бы вы ни были, я завтра же позвоню в журнал и спрошу, что все это значит.
– Нет. Не делайте этого! Пожалуйста! Позволь мне встретиться с вами сегодня вечером.
– Откуда вы звоните? Из Манхэттена?
– Возьмите такси – я заплачу. На углу Пятьдесят седьмой и Шестой есть кафе. Я буду вас там ждать. Я оплачу вам и дорогу домой. Вы сможете приехать сюда через час.
Было бы слишком странно, если бы Маккензи отклонила это предложение. Она надела платье, какие носят женщины легкого поведения – она сама его сшила из вырезанного в форме круга куска черного шелка – и тихо прокралась мимо комнаты родителей.
На безлюдной улице она нашла такси и не терпящим возражений голосом сказала шоферу: «Угол Шестой и Пятьдесят седьмой», как будто у нее были деньги. Сидя на заднем сиденье, она немного подкрасила глаза и губы. Сердце ее часто билось.