Когда салфетки упали с лица, она замигала, и глаза раскрылись. Неумолимые голубые глаза пристально посмотрели на Майю.
– Сегодня у меня был посетитель, которого я не ждала, Майя. Некий Эйб Голдштайн. Бесстрашный защитник чести дочери. Из Бронкса.
У Майи дрогнуло сердце.
– Девушки, которая, как я говорила, будет победительницей конкурса?
– Именно той, – согласилась Корал. – Это порядочная еврейская семья. Торгуют тряпками, как оказалось. Хотя я уверена, что любое сходство между одеждой, которую они продают, и модой является чистой случайностью. Он мне понравился. Мне понравилось, что дочь значит для него так много. В нем есть смелость. Я приняла его так радушно, как только могла. Даже предоставила ему в журнале бесплатно крошечное место для рекламы его ужасных магазинов. Я подумала, что это мы обязаны были сделать. Понимаешь, мне нравятся семьи, которые все делают вместе. И я хочу знать вот что: почему моя семья не может проявить свою преданность мне? – Последние слова она просто кричала, не сдерживая себя. Майя в ужасе смотрела на нее.
Корал схватила дочь за руку и стала трясти.
– Как могла моя собственная дочь совершить поступок, который подвергал опасности мою карьеру? Если Ллойд Брукс пронюхает об этом, он выгонит меня, и будет прав. Майя, я же предлагала свою помощь!
– Я думала, что смогу сама справиться, – промолвила Майя. – Но когда я прочитала ее работу, я запаниковала. Я испугалась, что мой реферат не пройдет…
– Мне стыдно за тебя, – сказала Корал. – Я не знаю, что думать, но знаю точно, что хочу, чтобы ты убралась отсюда! Я не хочу жить с преступницей. Начинай думать о том, где ты будешь жить, Майя.
– Где? Что ты имеешь в виду? – запинаясь, сказала Майя.
– Мне все равно где! Иди в свою комнату. Но предупреждаю, что комната останется за тобой еще только неделю.
Майя схватила свое пальто и вся в слезах выбежала из квартиры.
– Это самое лучшее, что могло с тобой случиться, голубушка, – отозвался Уэйленд из кухни.
Майя сидела в его гостиной и вертела в руках крошечный стакан шерри, по глоточку отпивая вселяющую покой жидкость. Уэйленд суетился на кухне, раскладывая на тарелки арахис и чипсы.
Она осмотрелась. А она-то считала, что мать ее живет очень изысканно, жертвуя всем ради этого. Уэйленд пошел гораздо дальше. Вместо серого коврового покрытия он везде использовал нержавеющую сталь. Он предоставил свою квартиру «ХК» для предварительного Показа художественного оформления комнат, и оставил себе самые новые причудливые предметы. Сейчас в его квартире было холоднее, чем в операционной.
– Поговорим, выпьем, покурим, – ворковал Уэйленд, ставя поднос перед ней на кофейный столик. Он был польщен тем, что Майя пришла к нему. Так мало людей нуждалось в его помощи. Конечно, была целая армия студентов, взывающих о помощи, множество модельеров с Седьмой авеню, но Майя пришла к нему как к члену семьи. – Ты – член моей семьи, – сказал он Майе, протягивая тарелку с орешками.
Она взяла один и сказала:
– Это вовсе не означает, что меня можно купить просто за коктейль!
– Конечно! – одобрительно сказал Уэйленд и устроился на диване. – Ну а теперь рассказывай все.
– …Я так хотела попасть в «Макмилланз», – запинаясь, сказала она в конце концов. Она понимала, что слова ее звучат довольно гнусно. – Я знаю, это было глупо, но мне просто не к кому было обратиться за помощью.
– Почему ты не попросила меня? Прошлым летом я говорил тебе, что помогу.
Она покачала головой.
– Я не подумала. У меня возникло ощущение, что эта девушка мне поможет; это казалось проще, быстрее. Теперь я себя чувствую идиоткой.
Она начала плакать.
– Ну-ну. – Уэйленд пытался ее успокоить и налил еще шерри.
Она сделала глоток.
– Ты думаешь, она правда хочет меня вышвырнуть? Он отпил из своего большого стакана водки с мартини.
– Ты переедешь сюда, – сказал он. – Составь мне компанию. Что-нибудь будешь готовить… Ты умеешь готовить?
– Если хочешь знать, я знаю десятки разных рецептов. – Она захихикала.
– Ты можешь немного заниматься домашними делами, если так будешь чувствовать себя увереннее. Как, тебя устраивает такой вариант?
Она вскочила.
– О Уэйленд! – сказала она и обняла его. – Это так великолепно, так мило, так…
– Замолчи! – сказал он. – Допивай этот шерри. Если ты будешь здесь жить, тебе придется научиться пить и не напиваться. Жить здесь нелегко: мы пьем чертовски много.
Он приготовил еще по коктейлю, прошел в спальню, поднял трубку телефона и набрал номер Корал.
– Майя здесь, – сказал он ей. – Ты на самом деле вышвырнула ребенка?
– Да!
– А как насчет твоих материнских чувств?
– О, пожалуйста! – Он услышал, что она закурила и, затянувшись, продолжала, – я могла бы призвать свои материнские чувства и помочь ей поступить в «Макмилланз», но она не хотела моей помощи…
– Мы все делаем глупости, – сказал Уэйленд. – Она хороший ребенок. Ты слишком жестока с ней. Я ей сказал, что она может оставаться у меня, если захочет.
– Это было бы отличным решением. Я так устала от наших стычек. Ты всегда хорошо относился к Майе, побудь для нее на время матерью.
Когда Майя вечером пришла домой, она с облегчением отметила, что в комнате Корал было темно. На следующее утро, после того как мать ушла на работу, она спустила в вестибюль два чемодана, коробку с книгами и пластинками и две хозяйственные сумки, набитые своими пожитками, и уехала на такси к Уэйленду, квартира которого находилась в трех с половиной кварталах от ее дома.
Он дал ей ключи, и она, войдя, дотащила свои вещи в самый конец отделанного мрамором коридора и открыла дверь свободной комнаты. Она была маленькая, вытянутая, с окном, смотревшим на стену соседнего дома. Ничего больше не видно, только полоска голубого неба. Майя устало села на кровать. Она убежала от своей матери. Теперь Шикарная сука может вариться в собственном соку.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Корал посмотрела на лежавшую на ее столе записку, и ее охватило волнение. Послание было написано на рельефной почтовой бумаге, на какой обычно писала Мэйнард. Сверху на листке стояло подчеркнутое красным карандашом «срочно». Текст был следующий: «Зайдите ко мне – немедленно!»
Она только что вернулась с показа нового популярного модельера Беттина Чиу, все вещи в коллекции которого были созданы на основе кимоно. В такси по дороге в редакцию она решила, что Берт Стерн сфотографирует некоторые из моделей на Верушке. В Бронксе были просто сказочно оформленные мужские турецкие бани, о них ей однажды рассказал Уэйленд. Что, если заполнить их сухим льдом и сделать фотографию сквозь пелену поднимающегося пара? Она попыталась представить себе, как это лучше заснять.
Нетерпеливо скомкав записку, она прошла по коридору к кабинету Мэйнард, остановилась у двери с табличкой «Главный редактор». Еще только пять минут, и все кончится, напомнила она себе.
В комнате секретарши никого не было. Корал прошла и постучала в дверь Мэйнард. Ей что-то невнятно ответили, и она вошла. Мэйнард сидела на полу в углу комнаты.
– Дорогая моя! – воскликнула Корал. – Примите мои поздравления!
Она обошла вокруг стола. Мэйнард плакала, прижав к лицу кружевной носовой платок. Корал опустилась на одно колено и заботливо склонилась к ней. К возбуждению от одержанной победы примешивалось сочувствие, которое вызывала плачущая женщина.
– Что такое! – воскликнула Корал. – Мне казалось, вы должны были бы праздновать победу!
– Вы! – Мэйнард взглянула на нее. Вокруг карих глаз была краснота, тушь расплылась, и она выглядела смешно, как клоун. – Не напускайте на себя озабоченный вид. Ликуйте! Радуйтесь! Смейтесь! Ведь вы этого больше всего хотите!
Корал отступила назад и села на стул за столом Мэйнард.
– Вы очень странно реагируете на заслуженное продвижение по службе!
Мэйнард высморкалась быстро и очень изящно.
– Продвижение! – презрительно проговорила она. – Вы и Ллойд придумали это слово, чтобы облегчить себе душу. Я по его лицу видела, что он не больше меня верит во все это! Как будто я буду при вас работать!