Говард с горечью засмеялся, оживление исчезло с его лица.
– Это возведет меня на твой уровень, Корал, а я не твоего уровня. Ты мне нравишься по-настоящему. Разве ты никому не нравишься?
Она отвернулась.
– У меня сотни друзей, как ты хорошо знаешь. И в любом случае, я позабочусь о твоем выдвижении на главные роли. Нам в Америке нужны такие дизайнеры, как ты… Просто в настоящий период моей жизни я не могу… – Она замолчала и беспомощно пожала плечами.
– Не можешь позволить себе ничего человеческого? – спросил он. Говард схватил ее за руки, встряхнул, заставил посмотреть на себя. – Или ты сделала так много фотографических снимков, что уже не в состоянии видеть реальную жизнь?
Она вырвалась.
– Не груби мне, Говард. Я как раз вижу реальную жизнь, и мне не всегда нравится то, что я вижу. Особенно когда женщина определенного возраста делает из себя круглую дуру. Женщина, которая не может себе позволить поддаться чувствам…
– Позволить? – отозвался Говард. – Но мы либо испытываем чувства, либо нет.
– Я защищаю себя от этого!
– Но ты не нуждаешься в защите! У тебя нет чувств, Корал, – резко сказал он.
– А вожделение – чувство? – спросила она. – Если да, то я признаю себя виновной.
Он отвез ее обратно в Манхэттен, всю дорогу они молчали, только по радио звучала музыка. Лишь один раз она сказала:
– Я хотела, чтобы ты остался на уик-энд.
– Один?
– Ты скоро встретишь какую-нибудь приятную молодую особу. Или интересную женщину постарше, если это действительно воодушевляет тебя.
Он взглянул на нее.
– Возможно, ты веришь во всю эту ерунду о сексуальной революции, но мне нравишься ты! Я хотел бы понять все, что относится к тебе, твои надежды, твои мечты…
– В этом нет секрета! – Она повернулась на сиденье лицом к нему. – Я хочу оставаться главным редактором «Дивайн» так долго, как только смогу! И я хочу посвятить себя этому на все сто процентов!
Он свернул к ее дому, остановился у подъезда и положил руку ей на плечо. Потом нежно поцеловал в шею, но она попыталась не почувствовать этот поцелуй.
– Я знаю, это пугает, – прошептал он. – Меня это тоже пугает. Я ожидал так много от этого уик-энда и получил даже больше, чем ждал. Это такая редкость, когда два человека чувствуют себя так хорошо друг с другом. Мне не нравится большинство людей в этом бизнесе. Я скромный человек, Корал. И я влюблен в тебя…
Она повернулась и осторожно взглянула ему в глаза.
– Влюблен? – эхом отозвалась она. – Все не так просто.
– А может быть, как раз просто? Может быть, такое бывает в одном случае на миллион, когда вот так…
– Нет! – воскликнула она и увидела выражение боли в его глазах.
– Но ведь ты хочешь меня, Корал! Я знаю, что хочешь! Как ты вела себя там, когда…
– Это напугало меня, – призналась она. – Эти чувства пугают меня – я так долго глушила их. Теперь я понимаю, почему. Они захлестывают меня своей силой. По этой причине большинство женщин теряют свою цель в жизни…
– Ты думаешь, что любовь уводит в сторону от жизненной цели?
– Если это означает отрицание чьей-то карьеры, то да, так думаю. – Она поцеловала его в щеку, открыла дверцу, затем остановилась в нерешительности.
– Я тебя увижу снова? – спросил он.
– Ты знаешь, Говард, как кровосмесителен этот бизнес. Мы обречены сталкиваться друг с другом.
Он сидел и смотрел, как она прошла мимо привратника со своей загадочной улыбкой, держа в руке сумку со всем необходимым для уик-энда, которую она так и не открыла. Склонив голову на руки, сжимавшие руль, он попытался собраться с мыслями. Наконец он выпрямился и уловил наполненный болью взгляд своих глаз в зеркальце. Да будь он проклят, если откажется от нее так легко.
– Всего лишь до свидания… – громко произнес он, глядя на ее дом и включая зажигание, – и в следующий раз ты сама будешь просить меня об этом.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Весь уик-энд Дэвид названивал ей. Уэйленду было велено отвечать, что ее нет дома. Но проснувшись наутро и осознав, что в понедельник они все равно увидятся, Майя поняла, что должна как-то помириться с ним. Когда он позвонил в воскресенье после полудня, она подошла к телефону.
– С тобой все в порядке? – заботливо спросил Дэвид. – Что, черт возьми, такое произошло?
– Дэвид, – она перенесла телефон в свою комнату и плотно закрыла дверь, – я чувствую себя совсем больной. Я в панике. Я просто не готова. Я не знаю, что… – она запнулась, – я действительно не знаю, что и сказать тебе.
– Ладно, по крайней мере останемся друзьями, – предложил он, – ты думаешь, получится?
Она глубоко и тяжко вздохнула.
– Конечно, мне хочется, чтобы мы остались друзьями. Но только мы должны вести себя так, словно вчера ничего не произошло.
– О'кей. Принимается. Этого никогда не происходило. Ты уверена, что с тобой все хорошо? Я имею в виду, что после всего чувствую себя насильником. Я…
– Стоп. Не будем говорить об этом. Мы только что условились, что будем делать вид…
– Ничего не произошло. Я обещаю. Увидимся завтра, Майя.
С того дня Маккензи всегда была с нею. Они стали постоянной парой в школе.
Но у Маккензи были свои собственные проблемы. Песня «Битлз» «Она покидает дом» стала ее любимой. Это было нелегко для еврейской девушки – покинуть дом, все должно было готовиться в тайне. Стипендия, выплачиваемая «Дивайн», уходила на плату за обучение, некоторые поездки, покупку материалов. Совсем немного оставалось на ленчи. Если добавить деньги, которые она получала, подрабатывая по уик-эндам официанткой, то набиралась четверть суммы, требовавшейся, чтобы снять с кем-нибудь вдвоем комнату в Виллидж. «Это будет лачуга, – говорила она Майе, – но моя собственная лачуга». Она просматривала все объявления в «Виллидж Войс» о сдаче квартиры на паях. Теперь ей помогал в этом новый друг – Элистер.
Никто толком не знал, кто такой Элистер Брайерли. Единственно определенным в нем был британский акцент, да и тот менялся день ото дня, от весьма аристократического до кокни и дальше к его собственному варианту нью-йоркского. Высокий и тощий, с белокурыми волосами и бледно-голубыми глазами, он был похож на мальчика-херувима из церковного хора. Кафетерий «Макмилланз» был его постоянным пристанищем, где к нему по-матерински относились все официантки. Было известно, что он менеджер рок-группы – четырех парнишек из Бруклина, которые называли себя «Генрихом Восьмым» и делали вид, что они из Ливерпуля.[6] На их первое выступление в вечернем клубе талантов в Виллидж он раздавал в кафетерии бесплатные билеты, и Маккензи оказалась единственной студенткой, которая пошла на концерт.
С тех пор Элистер стал внимательным и очаровательным по отношению к ней. Этот английский парень был последователем хиппи с 1964 года, и Маккензи вся трепетала, когда он, опустив подбородок на руки, глядел на нее, жующую пышку, и говорил:
– Ты очаровываешь меня!
– Почему? – быстро спросила она. Она хотела знать точно, что привлекло в ней мужчину, чтобы она могла усилить это качество.
– Ну… ты… такая… американка, мне кажется. Словно персонаж из фильма, который я когда-то видел.
– Ты хочешь сказать, как Мэрилин Монро, или Лиз Тейлор?
– В действительности, я думал о Шелли Винтерс.
– Большое спасибо! – и она толкнула его.
Он был самоуверен и нахален. «Большой хвастун, – говорила Маккензи Майе, – как я!»
– Что ты делаешь целый день, пока мы вкалываем в нашей тюрьме? – спрашивала она его.
– Да разные дела, – отвечал он. – Свожу разных людей. Контакты. Слышала о Видале Сассуне? Я помогаю налаживать его салоны. Руковожу нашей группой. Я участвую во многих делах, Мак.
Элистер не очень распространялся о своей жизни, которую он оставил в Англии. Он, видно, получал удовольствие от ореола легкой таинственности, но откуда-то просочился слух, что он был «паршивой овцой» в именитой семье и получил образование в Итоне,[7] в школе, которую презирал. Его мать умерла, когда он был ребенком.
6
В Ливерпуле началась музыкальная карьера уроженцев этого города, образовавших прославленную группу «Битлз».
7
Самое аристократическое учебное заведение в Англии, откуда вышли многие политические деятели страны и государственные служащие высших органов власти.