О моей встрече с мистером Роули тоже было написано, но в этих листовках, предназначенных для бедняков из низших слоев общества, мое поведение преподносилось как акт возмездия угнетенного по отношению к угнетателю. Мне это, несомненно, понравилось, так же как и описание моего побега, в котором звучали восхищение и удивление. В листовке говорилось, что Бенджамин Уивер взломал две дюжины дверей, победил целое полчище стражников, несмотря на то, что сам был безоружен, а у стражников были ружья и шпаги. Он прыгал с огромной высоты (и взбирался тоже!). Никакие замки не были для него помехой. Ни один констебль не мог с ним справиться. Он обладал недюжинной силой, был акробатом и мог совершить побег откуда угодно. Иногда фантазия автора заходила слишком далеко. Меня изображали сражающимся с армиями злостных вигов и продажных парламентариев, не говоря уж о неистовых папистах, подстрекаемых Римом.
И хотя мои приключения описывались в чудовищно преувеличенном виде, я льщу себя надеждой, что, если бы немногим позднее не появился некий Джек Шеппард, прославившийся тем, что сбегал из тюрьмы полдюжины раз и самыми невероятными способами, о моих подвигах вспоминали бы и по сей день.
Мне было, безусловно, приятно, что обо мне говорят с восхищением, но моя радость омрачалась одним обстоятельством. Слава стоила дорого, поскольку торговец балладами сообщил, даже не подозревая, с кем говорит, что за мою голову объявлено вознаграждение – сто пятьдесят фунтов. Мне было лестно, что меня оценивают столь дорого, но я чувствовал бы себя намного счастливее, если бы мог надеяться, что меня оставят в покое.
Мистер Норт жил в одном из лучших домов на Куин-стрит, хотя даже самый лучший дом на Куин-стрит выглядел плачевно. Здание потрескалось и разваливалось. Крыльцо наполовину разрушилось, и пользоваться им было небезопасно. Большая часть окон, выходящих на улицу, была заделана кирпичом, чтобы не платить налог на окна. Домовладелица указала мне его комнаты. Он занимал две комнаты на третьем этаже этого шаткого строения. Я застал его дома вместе с женой и четырьмя детьми, издающими самые ужасающие звуки. Мистер Норт встретил меня у дверей. Теперь я мог рассмотреть его более внимательно, чем прежде, и увидел, что его черный камзол ветхий и весь в заплатках, белый галстук в пятнах, а парик не напудрен и не расчесан. Короче говоря, он был жалким представителем своей церкви.
– Не вы ли были сейчас у Аффорда? Что вам надо? – спросил он довольно неприветливо, видимо, из-за моей ливреи.
Я подумал, что смотреть с презрением на, как он полагал, лакея с его стороны было свинством. Но я пришел не для того, чтобы завязывать с ним дружеские отношения.
– Я прошу вас уделить мне немного времени, – сказал я. – Если возможно, я бы хотел поговорить с вами наедине.
– По какому делу?
Его раздражительность делала его старше, чем он был в действительности. Он хмурил брови и скалил зубы, как кусачая собака.
– По неотложному и важному делу, о котором я могу говорить только наедине, так, чтобы ваша хозяйка не пряталась по углам, подслушивая нас. – Я улыбнулся в ту сторону, откуда доносилось ее шарканье.
– Если желаете, чтобы я уделил вам время, – не унимался он, – я должен знать больше.
– Это касается мистера Аффорда и его причастности к серьезному преступлению.
Вряд ли что-либо иное произвело бы больший эффект. Он тотчас проводил меня в заднюю крошечную комнату, служившую, по-видимому, спальней ему и всем его домочадцам. В комнате ничего не было, кроме большого матраса на полу, разбросанной повсюду одежды и нескольких стульев, сколоченных из разрозненных деталей. Он вышел, сказал что-то жене – что именно, я не расслышал, – снова вошел и закрыл за собой дверь. При закрытых дверях я почувствовал себя неловко в этой тускло освещенной комнате, где стоял запах пота и усталости.
– Ну, теперь говорите.
– Что вам известно о связи мистера Аффорда с Уолтером Йейтом и табачным коммерсантом Деннисом Догмиллом?
– А это при чем? – сощурился он.
– Вы можете ответить на вопрос?
Он пристально посмотрел на меня, а потом у него глаза полезли на лоб:
– Да вы – Уивер!
– Мое имя не имеет значения. Ответьте на мой вопрос, пожалуйста.
Он попятился, словно испугался, что я могу его ударить. Я его понимал, учитывая то, что писали газеты о моем побеге из тюрьмы и про обрезание уха.
– Аффорд сказал мне, что нанял вас, чтобы вы нашли того, кто посылал ему эти письма. Должно быть, вы очень заинтересованы в продолжении расследования, если готовы искать автора угроз и дальше, хотя и прячетесь от правосудия.
– Я прячусь от правосудия из-за этого расследования, – сказал я. – Я никого не убивал и убежден, что, если смогу найти того, кто посылал эти записки, я выйду на настоящего убийцу и восстановлю свое доброе имя.
– Боюсь, мне нечем вам помочь. Меня не посвящали в дела мистера Аффорда, да я никогда и желания не имел в них участвовать, поскольку нахожу его проекты нереальными, а взгляды нелепыми. Уверен, он внушал вам, будто помогает рабочему люду из одного христианского милосердия, однако мистер Аффорд делает это исключительно потому, что полагает: если бедняки довольны, ими легче управлять.
– И вы с ним не согласны.
– У меня не такое положение, чтобы соглашаться или не соглашаться, – сказал он, – поскольку я сам бедняк. Образование, полученное в одном из наших университетов, дает знания, но не приносит богатства, а тем более мудрости. – Он задумался. – Могу я предложить вам что-нибудь выпить? У меня нет ничего особенного, но человека, чья жизнь висит на волоске, должно быть, мучит жажда.
Я отказался от предложения, предпочтя продолжить беседу.
Он прочистил горло:
– Тогда позвольте, я сам что-нибудь выпью. Этот разговор меня взволновал, и у меня пересохло в горле.
Он вышел из комнаты, взял у жены оловянную кружку с элем, при этом поцеловав ее в щеку и прошептав ей что-то нежное на ушко. Потом он улыбнулся, вернулся в спальню и закрыл дверь.
– Не знаете ли вы, – спросил я, – были ли у мистера Аффорда дела с Гриффином Мелбери?
– С Мелбери? – повторил он, отпивая из кружки. – Кандидатом тори в парламент? Вполне возможно. Они оба тори, поэтому неудивительно, если у них есть общие дела, но ничего конкретного сказать не могу. Однако могу с уверенностью заявить, что, насколько я понимаю, у мистера Мелбери весьма достойные намерения, если понимаете, что я имею в виду, а это может не нравиться мистеру Аффорду.
– Боюсь, я вовсе не понимаю, что вы имеете в виду.
– Я имел в виду, что Аффорд… как бы это сказать… разочарован нынешним монархом.
Признаюсь, я не был столь сведущ в политике, чтобы полностью понять намеки Норта.
– Прошу вас, сэр, не надо стесняться. Говорите прямо, иначе мне трудно вас понять.
Он усмехнулся:
– Не знаю, как сказать еще более ясно. Мистер Аффорд скорее всего якобит. Он поддерживает старого короля. Теперь понятно?
– Это неудивительно, так как он тори. Мне казалось, что тори и якобиты одно и то же.
– Ба, – сказал он, – это как раз то, в чем пытаются убедить нас виги. На самом деле это разные вещи. Тори желают реставрации власти Церкви, как в прежние времена. Они представляют старые деньги, былую власть, привилегии и все такое. По сути, они противоположны вигам, которые выступают за ограничение власти Церкви и всякие свободы. С другой стороны, якобиты хотят реставрации на троне сына Якова Второго. Вы знаете, что Яков Второй был вынужден покинуть страну, спасая свою жизнь, лет тридцать пять назад?
– Я что-то слышал об этом, – сказал я скромно.
– Да, Яков был католиком, а парламент не допустил бы, чтобы католик занял трон. Поэтому Яков бежал, а теперь есть люди, которые хотят, чтобы этот род вернулся к власти. Очень вероятно, что мистер Аффорд среди этих людей.