– Меня восхищает сила ваших чувств, – сказал я, хотя был уверен, что эта ненависть объяснялась чем-то еще, кроме причастности Догмилла к коррупции вигов.
– Вы даже представить не можете силу моих чувств. Поверьте, бывают дни, когда работа полностью меня изматывает, но мысль о том, чтобы разбить вдребезги надежды Догмилла, вселяет в меня такую энергию, словно я проспал десять часов кряду.
– Неужели причиной подобного гнева служит только то, что он велел Херткому защитить людей из «Компании южных морей»?
В это было трудно поверить. Этому гневу должно было быть еще какое-то объяснение, и, узнав его, я смог бы продвинуться в своем деле.
– Разве этого недостаточно? Он мерзавец, сэр, гнуснейший мерзавец. Я скорее умру, чем проиграю ему.
– Я уважаю вашу целеустремленность, сэр, и, обещаю, буду делать все, что в моих силах, чтобы вы заняли место, достойное вас, – выдержав паузу, сказал я.
– Я ценю это, мистер Эванс, по-настоящему ценю. В данное время, должен вам сказать, самое важное, как вы можете мне помочь, – это отдать за меня свой голос.
– Боюсь, этого я сделать не могу. Вы забыли, что я приехал в страну совсем недавно.
– Мне кажется, – сказал он, – вы забыли, что устроились на новом месте жительства задолго до того, как сами приехали, и, поскольку вы уплатили все причитающиеся налоги на это жилище, полагаю, вы найдете свое имя в списке избирателей, как это и должно быть.
Было очевидно, что Мелбери использовал свое влияние, чтобы мое имя было включено в списки. Не верилось, что я был единственным избирателем, которого он внес в списки незаконно. Если ему удалось включить в списки сотню человек, это могло сыграть решающую роль в случае небольшого разрыва между отданными голосами.
– Как вам удалось это сделать? – спросил я.
– Ничего особенного. У меня достаточно знакомых среди людей, которые ведают подобными делами, и некоторым из них я задолжал несколько фунтов карточных долгов. Если я задолжал человеку небольшую сумму, он более склонен пойти мне навстречу, поскольку это делает меня более склонным уплатить долг. Все довольно просто.
– Никогда не слышал, чтобы долги чести использовались столь эффективно, – сказал я, – но я от всей души отдам за вас свой голос.
Он улыбнулся, пожал мне руку и повел обратно к своим друзьям. К Херткому присоединились Деннис Догмилл и его сестра, и теперь они стояли и разговаривали втроем. Мне показалось, что мисс Догмилл обрадовалась, увидев меня.
– О, да это мистер Эванс, торговец табаком, поддерживающий тори, – сказала она.
– Любитель гусей, – сказал Догмилл с непринужденностью, характерной только для выходцев из богатых семей. Его слова звучали одновременно и легкомысленно, и сдержанно. – Для тори вы довольно часто бываете в компании вигов.
– На Ямайке мы не придаем такого значения партиям, – объяснил я.
– Провести столько лет на солнце, – сказал Догмилл, – этим объясняется смуглость вашей кожи.
Я добродушно засмеялся, полагая, что это разозлит его больше, чем если бы я показал, что задет. Я даже почувствовал невольное родство с Мелбери. Нас объединяло то, что мы оба ненавидели этого мерзавца.
– Да, в тамошнем климате на солнце никто не жалуется. Вы привыкли к здешнему климату и даже представить не можете, в какую жару мне приходилось объезжать поля и проверять работу.
– Разве вы не укрывали лицо, – спросила мисс Догмилл, – как, я слышала, там принято?
– Дамы всегда укрываются от солнца, – сказал я, – и многие мужчины тоже, но для меня ощущение тепла солнечных лучей – одно из удовольствий, которое дарит климат родного острова, и зачастую я разъезжал по своей плантации в одних только бриджах.
Не хотелось бы создавать впечатление, будто я всегда разговаривал так смело с дамами, но, когда она задавала вопрос, я увидел в ее глазах шаловливый огонек и понял: она хочет, чтобы я подразнил ее брата. Меня не надо было просить дважды, и хотя она залилась краской, но незаметно мне подмигнула, давая понять, что вовсе не обиделась.
– А кость в нос вы себе не вставляли, как делают туземцы? – спросил у меня Догмилл. – Я бывал в колониях много раз и понял, что в местах, где стоит такая жара, что можно сварить яйцо в песке, английские нормы приличия едва применимы. Но поскольку они применимы здесь, я вынужден предупредить мистера Эванса, дабы он впредь не ставил себя в неловкое положение своей невежественностью, ибо считается неприличным в обществе дам говорить о том, что кто-то разделся до бриджей.
– Не будь таким болваном, – ласково сказала мисс Догмилл.
Однако ее брат побагровел, а его массивная шея напряглась от гнева. Мне даже показалось, что он готов ударить меня или ее, сказать было трудно. Вместо этого он улыбнулся ей.
– Нельзя называть брата болваном, если им движет забота о сестре. Я больше сведущ, чем ты, дорогая, в том, что касается правил пристойности, хотя бы потому, что живу на этом свете дольше, чем ты.
И хотя, находясь в обществе Догмилла, я испытывал жгучее желание отвечать какой-нибудь колкостью на любую его реплику, в этом случае мне сказать было нечего. В его голосе звучала неожиданная доброта, и я понял, что, несмотря на грубость его поведения, несмотря на преступления, которыми он запятнал свои руки, несмотря на жестокость, с которой он обошелся с Уолтером Йейтом, и заставил меня предстать перед судом вместо себя, он по-настоящему любил свою сестру. Если бы у меня не было подозрения, что я тоже неравнодушен к его сестре, мне следовало бы подумать, как лучше использовать эту его слабость.
Оркестр заиграл новую мелодию. Мисс Догмилл бросила взгляд через мое плечо и увидела, что зал наполнился танцующими парами. Мне показалось, я заметил в ее глазах мечтательный блеск.
– Может быть, тогда я могу пригласить вас на танец, – предложил я.
Она даже не взглянула на брата. Протянула мне руку, и я повел ее танцевать.
– Боюсь, мистер Догмилл не питает к вам слишком большой симпатии, – сказала она, когда мы заскользили под звуки приятной музыки.
– Надеюсь, это не побуждает вас не питать слишком большой симпатии ко мне, – сказал я.
– Пока нет, – весело сказала она.
– Рад это слышать, потому что я уже питаю к вам симпатию.
– Мы едва знакомы. Надеюсь, вы не начнете клясться в любви еще до окончания танца.
– А я ничего не говорил о любви. Я недостаточно хорошо вас знаю, даже для того, чтобы вы мне понравились. Но мне кажется, я знаю вас достаточно хорошо, чтобы питать к вам симпатию.
– Довольно необычное заявление. Однако должна признать, мне оно нравится. Вы необыкновенно честны, мистер Эванс.
– Я стремлюсь всегда быть честным, – сказал я, испытывая угрызения совести, поскольку никогда в жизни не лгал столь бессовестно женщине, которая мне нравилась, выдавая себя за другого человека и делая вид, что у меня есть средства, которых на самом деле у меня не было.
– Это не всегда может идти вам на пользу. Знаете, дамы только о вас и говорят. Сезон уже в самом разгаре, и появление нового человека со средствами не могло пройти незамеченным. Если вы будете честны с ними со всеми, непременно наживете себе врагов.
– Мне кажется, человек может быть честным, оставаясь добрым.
– Я знаю не многих, кому это удавалось, – сказала она.
– Думаю, вашему брату следует этому учиться.
– Тут вы абсолютно правы. Не знаю, почему он вас невзлюбил, сэр, но его поведение по отношению к вам оскорбительно.
– Если это как-то повлияло на ваше согласие потанцевать со мной, с радостью вынесу колкости тысячи братьев.
– Сейчас вы, сударь, не очень-то похожи на честного человека.