Грейс попыталась вырваться из его объятий, но он держал ее крепко. Он начал грубо стягивать с нее платье, словно собираясь раздеть ее посредине Ковент-Гардена. Какой-то сторонник Мелбери дико заорал: «За Мелбери!» – очевидно решив, что этот грубиян был тори, который таким образом хотел оскорбить Херткома. Ему в голову не пришло, что этот человек продал свой голос и теперь решил, что ему позволено насиловать женщину.
У меня не было желания привлекать к себе внимание, но, видя, что другого выхода нет, я бросился вперед и вырвал Грейс из тисков дикаря. Она тяжело дышала и отшатнулась назад, пытаясь в то же время привести в порядок свое платье. Мясник тем временем подошел и схватил меня. Без сомнения, на его стороне были молодость и телосложение, и он был настроен крайне решительно.
– Нет ничего слаще потаскухи от партии вигов. А ты отойди, старичок, – сказал он мне, – если тебе не нравится вкус собственной крови у себя во рту.
Наверное, стоило было поискать более мирного решения, но после стычки с Догмиллом прошлой ночью я не собирался пасовать перед этим молодчиком. Поэтому я схватил его за волосы и дернул изо всей силы, повалив на землю. Я встал ему на грудь одной ногой и стал давить, пока не почувствовал, что его ребра прогибаются. Потом я убрал ногу с груди и пинал его ногами до тех пор, пока не увидел, что он не может встать. Он мычал и делал отчаянные попытки вырваться, поэтому я пнул его еще раз, из чистого удовольствия. Потом я поставил его на ноги и толкнул в спину, чтобы придать ускорение. Парень был молодцом. Он обрел равновесие и побежал прочь не оглядываясь.
Мой поступок был встречен одобрением толпы, поэтому я поклонился в знак признательности, ибо знал, что, если не сделаю этого, толпа может быстро сменить милость на гнев. Каким-то образом весть о том, что Мэтью Эванс оказал услугу кандидату тори, разнеслась быстро, поскольку снова раздались возгласы в поддержку Мелбери. Я бросил взгляд на Грейс. Она выглядела смущенной и растерянной, но не напуганной. Однако мистеру Херткому было явно не по себе. Я понял, что на сегодня сбор голосов окончен.
Не могу найти слов, чтобы описать все разочарования того дня. Я хотел только одного – остаться с мисс Догмилл наедине и заключить ее в свои объятия и, возможно, узнать, что ей известно обо мне и что она намерена с этим делать. Вместо этого я вынужден был проводить часы в обществе своего соперника, в то время как всякие низкие типы безжалостно ее лапали. Поэтому я облегченно вздохнул, когда она сказала своему кучеру, что так как мистер Хертком живет поблизости, его следует довезти до дома первым. Это не вызвало восторга у мистера Херткома, но он не выразил вслух своего неудовольствия. После того как он вышел, мисс Догмилл предложила зайти в ближайшую кофейню, где подавали горячий шоколад, и я хранил молчание, пока мы не устроились за столиком.
– Как вам понравился сбор голосов? – спросила она, опустив глаза.
– Не очень понравился. Как ваш брат позволяет вам подвергать себя подобной грубости?
– Он не стесняется выставлять напоказ собственную грубость. Хотя, если бы он оказался там, он не проявил бы к этому мяснику такого милосердия, как вы. Я стараюсь оберегать его от наиболее отталкивающих подробностей того, с чем приходится сталкиваться женщине во время сбора голосов, иначе он запретил бы мне в этом участвовать. Я разработала массу ухищрений, чтобы он не узнал, насколько опасно может быть это занятие для женщины. Видите ли, это единственное участие в политике, которое мне дозволено, и я не хочу лишиться и этой возможности.
– А что было бы, если бы Догмилл узнал правду?
Мисс Догмилл закрыла глаза.
– Два года назад плотник, которому мой брат задолжал, потерял терпение. Это был не самый привлекательный человек на свете, но Денни должен был ему больше десяти фунтов, на которые тому надо было кормить семью. Иногда Денни не платит торговцам, просто чтобы доставить себе удовольствие, глядя на то, как они страдают и нервничают. Это был как раз такой случай. По-моему, плотник понимал, что мой брат издевался над ним, как ребенок издевается над пойманной им лягушкой. Итак, он послал Денни записку, в которой написал, что если тот не заплатит, то он получит свои деньги не мытьем, так катаньем. Он обещал, что схватит меня на улице и будет держать в заложниках, пока справедливость не восторжествует.
– Полагаю, ваш брат был взбешен.
– Да. Он пошел к плотнику, избил его жену до бесчувствия, а потом избил до бесчувствия и его самого. Потом взял банкноту в десять фунтов, плюнул на нее и засунул ее в рот плотнику. Он даже попытался протиснуть банкноту ему в горло, чтобы тот подавился собственными деньгами. Я все это видела своими глазами, так как, дабы убедить брата, что меня похитили, плотник пригласил меня к себе домой, зная, что я симпатизировала ему, и попросил быть посредником. – Она тяжело вздохнула. – Я хотела прекратить это зверство, но, если он выходит из себя, остановить его не может ничто. Я бы не хотела, чтобы он потерял над собой контроль посреди Ковент-Гардена в присутствии толпы избирателей.
– Понимаю ваши чувства.
– У меня сложилось впечатление, что вы владеете своими эмоциями гораздо лучше, и благодарю за ваше вмешательство сегодня. Не могу сказать, что мне угрожали впервые, но гораздо лучше, когда рядом есть кто-то, кто придет на помощь.
– Для меня удовольствие услужить вам.
Я был поражен, когда она протянула руку и нежно прикоснулась пальцами к моей челюсти там, куда меня ударил Догмилл.
– Он сказал мне, что ударил вас, – сказала она тихо. – Наверное, вам было трудно удержаться и не ударить его в ответ.
Я тихо засмеялся:
– Я не привык бегать от мужчин вроде вашего брата.
– Вы не привыкли к таким людям, как мой брат. Никто не привык. Но я сожалею, что вам досталось.
– Не сожалейте, – сказал я раздраженно. – Я позволил ему это сделать.
Она улыбнулась:
– Я не сомневаюсь в вашей смелости, сударь. Всякий, кому известно ваше имя, не сомневался бы. Думаю, если бы мой брат знал, кто вы, он бы тоже не решился.
– Поскольку вы затронули эту тему, я бы с удовольствием продолжил ее обсуждение.
Она отпила шоколаду из чашки.
– Откуда я узнала? Чтобы узнать это, я сделала самую удивительную вещь – посмотрела вам в лицо. Я видела вас раньше, сударь. Я всегда наблюдала за вашими поступками. В отличие от других, меня не так легко ввести в заблуждение новым костюмом и новым именем, хотя, должна признать, маскировка исполнена блестяще. Когда вы пришли повидать моего брата, я тотчас поняла, что мне знакомо ваше лицо, и не успокоилась, пока не догадалась. Мне показалось, что вы необыкновенно похожи на Бенджамина Уивера, но я не была уверена, пока не потанцевала с вами. Вы двигаетесь как боксер, сударь. Кроме того, всем известно, что вы поранили ногу, и, боюсь, травма вас выдает.
Я кивнул:
– Но вы ничего не рассказали брату.
– Поскольку за вами не пришли констебли, можно заключить, что брату я ничего не сказала.
– Вы думаете, он не догадается?
– Как он может догадаться? Вряд ли он вас когда-либо видел, ну то есть одетым в ваше обычное платье. Поэтому не вижу причины, по которой он мог бы заподозрить, что вы выдаете себя за другого человека. От Херткома он узнал, что в театре скандировали имена Мелбери и Уивера. Он ругал почем зря тори и якобитов, а также евреев и старую аристократию в целом, но ни разу не упомянул вашего имени, то есть мистера Эванса. И, уверяю вас, его ничто не сдерживало.
– По крайней мере, это радует. Но теперь, когда вы знаете, кто я, что вы намерены делать?
– Пока не знаю, – покачала она головой. Она потянулась и положила руку, затянутую в перчатку, на мою руку чуть выше запястья. – Сначала скажите мне, зачем вы пришли к нему?
Я вздохнул:
– Не знаю, следует ли мне это делать.
– Можно, я попробую угадать?
Что-то в ее тоне меня насторожило.
– Конечно.
Она отвела взгляд, а потом посмотрела прямо мне в глаза. Ее глаза были цвета янтаря, в тон ее платью. Было видно: то, что она собиралась сказать, давалось ей нелегко.