– Если то, что вы говорите, правда, я должен еще кое-что выяснить. Я действовал, исходя из предположения, что вы приняли меры против Йейта, так как он знал, будто некий видный виг связан с якобитами.
– Это не предположение, – сказал Литтлтон, – это сущая правда.
Догмилл вздохнул.
– Он утверждал, что у него есть такие сведения, это правда. И поэтому я велел Гринбиллу сделать так, чтобы он замолчал. Однако у меня вовсе не было уверенности, что Йейт не врал. Он не представил никаких доказательств и, вполне вероятно, просто хотел заработать на моей тревоге. Где, по-вашему, такой человек мог встретить видного вига и узнать, что он якобит?
Я едва не подскочил на стуле, ибо знал ответ. Он поразил меня своей очевидностью. Я слишком долго не задавал себе этого вопроса и не обращал внимания на факты, которые лежали на поверхности.
– Йейт знал этого вига, это совершенно точно, – сказал я, – и, мне кажется, я тоже знаю, кто он. Я это выясню, как только мы закончим с нашими делами здесь. Мне нужно покинуть Лондон на несколько дней. По моем возвращении, полагаю, ваша продажная система разрешит нависшие над моей головой проблемы, связанные с правосудием. Если этого не произойдет, обещаю: вы об этом будете горько сожалеть.
Мендес согласился взять на себя вызов констеблей, поскольку в качестве человека Джонатана Уайльда он мог использовать свое влияние и оградить нас от неприятностей. Он ходил с гордым видом, упиваясь своей значимостью, пока мы ожидали прибытия представителей мирового судьи. Он отхлебывал вино и закусывал холодным цыпленком, которого велел себе подать, и бросал взгляды на Догмилла, будто тот был новой картиной, которую Мендес только что повесил на стену.
В конце концов торговец табаком не вынес этого.
– Почему вы на меня так смотрите?
– Должен сказать, мистер Догмилл, – сказал он, – я подумал, что мистера Уайльда чрезвычайно обрадует такой поворот событий. Вы с ним давние недруги, но теперь можете стать друзьями. И мы будем счастливы иметь такого славного друга, как мистер Хертком, в палате общин.
– Что я слышу? – закричал я. – Мендес, я вас попросил помочь не для того, чтобы вы заполучили для Уайльда члена парламента, которым можно командовать, как захочется.
– Может, вы и не собирались этого делать, но все равно так вышло. Нам теперь известно нечто компрометирующее о мистере Догмилле, а Хертком – человек Догмилла. А это значит, что теперь мистер Хертком тоже человек Уайльда. – Он повернулся ко мне. – И ничего не говорите. Я вытащил вашу шею из петли, Уивер. Вы ведь не будете против, если за свои труды я кое-что получу.
Наступило молчание. Я так привык прибегать к помощи Мендеса, что, признаюсь, совершенно забыл, кем он является на самом деле. В тот момент мне подумалось, что лучше бы я провел остаток своих дней в ссылке, чем отдавать в руки Уайльда члена парламента от Вестминстера. Я позволил самому опасному человеку в Лондоне сделаться еще опаснее.
Мендес, почувствовав, что присутствующие в ужасе, сиял, как влюбленная девица.
– И еще одна вещь, – сказал он Догмиллу. – Несколько лет назад у меня была собака, которую звали Блэки.
После этого он достал свой пистолет и ударил Догмилла по голове.
Торговец табаком повалился на пол. Мендес обернулся к Херткому:
– Этот грязный ублюдок перешел мне дорогу. Дело было три года назад, но я не забыл. Видите, он валяется на полу с окровавленной головой? Видите? Так вот, не забудьте, мистер Хертком. Не забудьте, что случается с тем, кто переходит мне дорогу.
Прибытия констеблей мы ждали в молчании.
Глава 26
Я отправился в Оксфордшир на почтовом дилижансе. Это было длительное путешествие даже при благоприятных обстоятельствах, однако судьба не подарила мне таких благоприятных обстоятельств. Почти все время не переставая лил дождь, и дороги были в ужасающем состоянии. Я путешествовал под видом Мэтью Эванса, так как не был уверен, что весть о моей невиновности успела достигнуть провинции с такой же быстротой, как я сам, и опасался ареста. Однако на моем пути были не только трудности, связанные с правосудием. На полпути к цели моего путешествия дилижанс застрял в грязи и перевернулся. Никто не пострадал, но нам всем пришлось добираться пешком до ближайшей харчевни и искать новый дилижанс.
На путешествие, которое могло бы занять день, у меня ушло почти три, но в конце концов я прибыл в поместье судьи Пирса Роули и постучал в тяжелую дверь его дома. Я вручил слуге свою визитную карточку, то есть карточку Бенджамина Уивера, так как не собирался вводить в заблуждение этого представителя закона. Нет необходимости даже говорить моему читателю, что меня тотчас впустили.
Я ждал не более пяти минут, пока не пришел мистер Роули. На нем был большой ниспадающий на плечи парик, закрывавший его уши, поэтому не было заметно увечья, которое я ему нанес. Сразу бросилось в глаза, что у судьи утомленный вид и что он выглядит намного старше, чем когда я видел его в последний раз. Несмотря на его грузность, у него были ввалившиеся щеки.
К моему удивлению, он поклонился и предложил мне сесть.
Я почувствовал себя неловко и оставался стоять долее, чем приличествовало джентльмену, которому предложили сесть.
– Понимаю, – сказал судья, – или вы пришли убить меня из мести, или вы что-то узнали.
– Я что-то узнал.
Он негромко засмеялся.
– Не уверен, этот ли ответ я хотел услышать.
– Не могу сказать, что я привез хорошие новости для вас.
– Я знал, что это рано или поздно случится. Я знал, что преследование ни к чему хорошему не приведет и что ваш побег тоже ни к чему хорошему не приведет. Но не всегда выбор зависит от самого человека. И даже когда зависит, часто он делается с большим трудом.
– Это вы послали женщину с отмычкой, – сказал я.
Он кивнул:
– Это служанка моей сестры. Милая девушка. Я могу устроить вам свидание, но, боюсь, она покажется вам не такой любящей, как когда-то.
– Естественно. Почему вы это сделали? Вы приказали меня уничтожить, и вы же помогли мне совершить побег. Почему?
– Потому что мне была невыносима мысль, что вас могут повесить за преступление, которое вы не совершали. Но мне приказали обвинить вас и приговорить к смерти. Это был приказ, и, если бы я его ослушался, мне бы пришел конец. Вы должны поверить, что мне было легче встретить собственный конец, чем совершить убийство, поскольку я считал убийством то, что мне велели сделать. А потом мне в голову пришла эта идея. Я подумал: если вы сможете совершить побег из тюрьмы, то покинете страну, а я исполню приказ. Мне и в голову не пришло, что вы решите мстить.
– Теперь, зная то, что знаю, я сожалею, что обошелся с вами так жестоко.
Он дотронулся рукой до своей головы:
– Я это заслужил.
– Не знаю, что вы заслужили, но думаю, заслужили лучшего – вы же пытались сказать мне правду. Отправить меня на виселицу вам приказал Гриффин Мелбери. Вы мне тогда сказали правду. А я был уверен, что вы лжете. Я считал, что вы, пользуясь моей неосведомленностью, пытались направить меня на своего врага, поскольку вы виг, а он тори. Но на самом деле вы сказали мне правду.
Он кивнул.
– И он мог отдать вам такой приказ, потому что он якобит, так же как и вы.
Он снова кивнул:
– После вашего ареста он убедил влиятельных людей в наших кругах, что вы представляете опасность для нашего дела. Я не могу назвать вам их имена, скажу только, что они ему поверили, ибо Мелбери умеет убеждать. Итак, мне пришел приказ, которого я не мог ослушаться, поэтому я попытался сделать что мог для вашего спасения.
– Почему Мелбери хотел, чтобы меня повесили?
– Разве это не очевидно? – улыбнулся он. – Потому что он вас ревновал и боялся вас. Ему было известно, что вы ухаживали за его женой, и ему казалось, что вы его подозреваете в действиях против Ганноверов. Он боялся, что из любви к его жене вы начнете интересоваться его делами, откроете его политические связи и выведите его на чистую воду. Когда Аффорд вас нанял, Мелбери был вне себя от гнева и страха. Он был уверен, что вы узнаете о его связи со священником и расскажете об этом всему свету. А потом вас арестовали, и он не мог не использовать возможность избавиться от вас навсегда.