— Вы все-таки решили с ним встретиться, ваше высочество? — тот самый молоденький гвардеец, который, похоже, становился бессменным охранником моего кабинета, мялся у порога, поглядывая то на меня, то на Олсуфьева, который еще не был назначен моим секретарем, но это было дело поправимое. Во всяком случае, я уже спросил у тетушки, сильно ли он нужен послу в Швеции.
— Он был исключительно настойчив, — я развел руками. — С таким пылом даже Петька Румянцев очередную хорошенькую барышню не преследует, с коим Мардефельд преследовал меня в последние дни.
— Ваше высочество, так что мне Акселю фон Мардефельду сказать? — гвардейца звали Петр Измайлов. Когда видишь одного и того же человека так часто, как я видел его, что порой кажется, будто он всегда находился рядом, но я по какой-то странной причине его не замечал. В этом случае просто грех именем не поинтересоваться.
— Ему когда назначено? — я свел брови, выказывая недовольство. — В полдень, ни раньше, ни позже. А сейчас сколько? Половина одиннадцать тридцать. Так что пускай посланник подождет, ничего с ним не случится. У меня в коридорах очень удобные кресла стоят, вот посланник пусть и заценит, как в них хорошо и комфортно сидится. Глядишь, и вставать не захочет, так и не надо его в том случае тревожить, пускай отдохнет человек от беготни своей. Ну, а ежели не понравится ему в кресле-то сидеть, то тогда и войдет, но не раньше, чем ровно в полдень, — и я снова уткнулся в очередную бумагу. Так, а вот это откровенный бред, я отложил ее в стопку ей подобный. Все-таки Шувалова частенько заносило на поворотах, и все его проекты необходимо было тщательно проверять.
Измайлов коротко поклонился и вышел из кабинета. За то время, что он провел в качестве охранника на моей половине дворца, я его немного уже изучил, чтобы с уверенностью сказать, прусский посол раньше полудня сюда не зайдет, даже, если в конвульсиях начет прямо у дверей биться, или же угрожать молодому гвардейцу вздумает. Правда, в последнем случае, он, скорее всего, никогда сюда не войдет.
— Так почему вы все-таки решили его принять, ваше высочество? — Олсуфьев отложил в сторону лист, который внимательно изучал до этого. — Насколько я понял, посланника его величества короля Пруссии вы не слишком жалуете.
— Это еще мягко сказано, — я встал, решительно сгреб со стола все забракованные мною бумаги и подошел к обогревающей комнате печке. Такие вещи лучше уничтожать полностью, чтобы у какого-нибудь шустрого типа вроде того же Мардефельда хватит ума понять, о чем идет речь, по небольшому клочку бумаги, на которой сохранилось немного текста. — Просто я в последнюю неделю сталкиваюсь с ним настолько часто, что боюсь скоро увидеть его, выглядывающим из отхожего места, куда захочу справить нужду. Поэтому я решил выделить ему некоторое время, просто, чтобы отвязаться.
— Как вам кажется, ваше высочество, о чем он так настойчиво желает с вами поговорить? — Олсуфьев в то время, пока я тщательно сжигал все, что не пойдет в работу, но что могло недоброжелателей навести на разные неприятные мысли, убирал со стола все остальное, весьма сноровисто убирая бумаги с глаз долой, оставляя стол девственно чистым. Прямо-таки профессионально он это делал, словно всю жизнь занимался подобными делами. При этом он часть бумаги их одной из своих стопок протянул мне. Полагаю, что в эту стопку он складывал те идеи, которые показались и ему чересчур бредовыми. Мельком просмотрев парочку, я понял, что не ошибся. Тезис, в котором Шувалов рассуждал о том, сколько надо маркитанток на каждый полк, я точно не представлю в проекте указа, предназначенного для Елизаветы.
— Понятия не имею, — я пожал плечами, встал и тщательно закрыл дверцу печки, возвращаясь к столу. — Кстати, я почти упросил ее величество назначить вас к моему двору, в качестве моего секретаря.
— Меня? — Олсуфьев удивленно моргнул пару раз. — Но разве на эту должность не назначаются люди, гораздо опытнее меня? — у него порозовели скулы, а кулаки непроизвольно сжались. Вообще-то должность личного секретаря Великого князя была гораздо престижнее и интереснее, чем должность третьего помощника посла в занюханном посольстве в Швеции, или кем там он служил, так что незачем так яростно сопротивляться. Если только у него зазноба в Стокгольме на осталась.
— Вы против этого назначения? — я приподнял бровь.
— Нет, то есть, да, то есть… Господи! — он протер лицо. — Это очень большая ответственность и я очень боюсь, что не справлюсь, наломаю дров, и что-нибудь испорчу.
— А вы не бойтесь. В крайнем случае, будет портить вместе. Потому что для меня тоже все это в новинку. А сейчас давайте уже выясним, что пруссаку надобно.