Мария сидела без движения. И без дыхания.
– Не бойтесь, – довольно сказала хозяйка, – он не укусит. Он вас признал! Чарлушенька, голубчик! Поди поешь.
Пес снял голову с колен Марии и, цокая когтями по гладкому, выложенному белой плиткой полу кухни, побрел к своим мискам.
Миски не стояли на полу. Они висели на черном штыре над полом – большие, тоже, кажется, серебряные. В мисках возвышались горы еды.
Горы мяса, рассмотрела Мария.
Настоящего, хорошего мяса. Вырезки. Не костей.
– Поешь, моя собаченька! – пела хозяйка.
Мария украдкой вытерла ладонями обслюнявленную псом юбку.
– А где Тимофей? – спросила она.
– Сейчас придет, – беспечно ответила тетя-лошадь. – Он на тренировке, в фитнес-центре, потом он у меня ездит верхом! – Ее глаза любовно заблестели. – Отец ему коня купил! Такой красавец конь! Загляденье. И уздечку, и седло, и всю сбрую! И даже – плетку! Что же вы не едите свининку? Грибочки, между прочим, не так себе… трюфели… Вы знаете, сколько стоит один такой грибочек?..
Мария поперхнулась. Закашлялась. Хозяйка выдернула из вазочки салфетку и брезгливо подала ей. Мария выкашлялась, утерла рот, отодвинула тарелку и сказала:
– Спасибо. Очень вкусно.
«То, что я не доела, Чарли отдадут». Мария повернулась и поглядела, как ест собака. Черные вислые яйца пса блестели, как черные лампы.
Мария все-таки дождалась мальчика, хотя тот появился через два часа после обеда. Хозяйка утомилась развлекать репетиторшу, оставила ее в кресле с глянцевым журналом, а сама удалилась в сауну: «Пойду попарюсь! Здоровье прежде всего!»
Но в баню – с собой – не пригласила…
Еще чего, будет она всякий сброд с собой – в роскошную баню – приглашать…
А мы – сброд для них?..
Ну да, как же. Конечно, сброд…
Но мы кое-что умеем и знаем, то, чего не умеют и не знают они, и они без нас – не могут…
Мальчик появился, и Мария поразилась его худобе, нежности, показной грубости, дрожащей беззащитности юности, взращенной в богатой теплице. «Тимофей! – выдохнул он, сдвинув каблуки, как суворовец. – А вы… Марья Васильевна?.. очень приятно». Богатый, а такой худенький, с жалостью подумала Мария.
Они вдвоем уселись за огромный, как плот, стол в его «рабочем кабинете». На столе сидели куколки, много игрушечных лохматых человечков: и девочки, и мальчики. Ребенок, он же еще ребенок, а его – в бассейн, в спортзал, на коня, носом в книжку, носом – в постель… Так же, носом в девочку, тоже богачечку, и выдадут замуж… тьфу, женят, конечно…
Ты из русских писателей кого читал, устало спросила Мария. Тимофей пожал плечами. Молчал.
Глядел на ее тяжелые, рабочие, с синими ветвями вен, большие руки, лежащие на мраморном, в пламенных, огневых узорах, гладком как зеркало столе.
Мария ждала, ждала терпеливо.
Она не так задала вопрос. Она поправилась.
В смысле – любишь кого, уточнила.
«Пушкина», – сказал мальчик тихо, как ей показалось, насмешливо.
Потом Мария много правильного говорила, а мальчик, вынув из ящика стола аккуратную тетрадочку, быстро писал.
Когда они уже заканчивали, в комнату вошла распаренная, краснолицая хозяйка. Вокруг ее головы был наверчено ярко-красным тюрбаном полотенце. От нее хорошо, пряно и свежо, пахло.
– Два часа уже работаете! – бодро бросила она.
«Сказала, будто плюнула», – подумала Мария.
Она встала, огладила на коленях юбку.
– Деньги вам сразу? – брезгливо и вместе покровительственно спросила хозяйка. Ее лошадиный рот дрогнул и обнажил в вежливой улыбке длинные зубы.
Мария покраснела. Кровь забилась у нее в висках.
– Сразу, если можно.
Хозяйка подошла к шкафу, небрежно выдвинула ящичек, не глядя, выхватила несколько купюр, так же не глядя протянула Марии.
И Мария взяла эти деньги, взяла послушно, покорно, как пес берет у хозяйки еду из пахнущих французским мылом рук.
Мялась в смущении. Не знала, куда положить.
Хозяйка, как на подопытного кролика, глядела на Марию, лошадино, нагловато улыбалась.
– У меня сумочка в прихожей осталась, – сжимая деньги в кулаке, с красными как помидорины щеками, сказала Мария.
Когда они уже топтались в прихожей, и Мария надевала куртку, и журчал за спиной фонтан, роняя длинные струи в бассейн, Мария неожиданно для себя сказала хозяйке:
– Вот у вас картины… Знаете, я хотела бы… У меня есть художник один знакомый. Очень хороший художник. Просто превосходный. – И опять краска залила ей щеки: она слишком сладко, приторно хвалила Федора. – У него есть одна картина, так она вам очень подойдет. Вашему дому.