Рита плакала, не поднимая головы, слезы падали на письмо. Подпись доктора физ.-мат.наук Слепцова тонула в чернильном подтеке. Второв осторожно взял письмо из ее рук.
- Что с вами? Вам плохо?
"Какие глупые вопросы задают люди в минуты растерянности! Конечно, плохо! Очень плохо!"
- Я не знаю, не знаю, что им надо отвечать! - Она запрокинула голову, и Второв увидел в ее глазах ужас. Это был животный страх загнанной жертвы. В ее искренности не приходилось сомневаться.
- Успокойтесь. Хотите воды?
Воды она не хотела, она ничего не хотела, ей было очень плохо, очень-очень плохо.
Второв разозлился:
- Я, конечно, сочувствую... Я вижу, что вы глубоко взволнованы, но... простите, я не могу допустить, что причиной, черт возьми, является вот эта писулька! - Он помахал в воздухе посланием Слепцова.
- Разве дело в письме? Все гораздо сложнее. - Рита Самойловна перестала плакать и, вытирая глаза, смотрела на Второва обреченным взглядом. - Я знала, что так и будет, я знала, что они не позабудут. Это слишком важная вещь... Как они могли забыть про нее...
- Простите, Рита Самойловна, - сказал Второв, - но я вынужден, вы поймите меня правильно, вынужден настаивать, чтобы вы были откровенны со мной, иначе я ни в чем не смогу разобраться. Я здесь новый человек, и вы должны мне помочь!
Рита покачала головой. Казалось, она начала успокаиваться.
- Все так говорят, - задумчиво сказала она. - Он тоже говорил: "Ты должна помочь мне". А потом он услышал, как капает вода в блоке фокусировки, бросился к установке, его руки попали в кварк-нейтринный поток... Затем произошел взрыв. Он погиб, это было естественно, а я осталась жива. Вот в чем дело, товарищ новый начальник лаборатории. Я утром еще хотела вам это рассказать, но сдержалась, неудобно было так сразу удивлять нового человека своими странностями. А теперь я рассказала, и мне легче. Я всем это рассказываю, мне становится легче, но потом я снова вижу эти руки с белыми манжетами...
Она закрыла вялыми, словно из пластилина, пальцами лицо, и сквозь них потекли слезы.
"Вот опять плачет", - с тоской подумал Второв и неумело принялся утешать. Он предлагал ей воду, гладил ее по голове, осторожно похлопывал по плечику.
"Вот ситуация!.. - думал он. - Науки особой я не вижу, но зато эмоций как на сцене".
Когда Рита утихла, он спросил:
- Какая работа проводилась с образцами, полученными из комитета?
- Какая? Обычное химическое и физико-химическое исследование. Я хорошо помню ампулу, которую нам доставили из комитета. Она была в свинцовом ящичке. Почему в свинцовом? Смешно! Они, наверное, боялись радиоактивности. На ящике был замок с секретом. А секрет-то нам и не прислали! Вот мы и ломали голову. Но он открыл его. Он все мог, если хотел.
Она на миг замолчала, потом продолжала:
- ...Начало закипать в узле фокусировки. Знаете, как закипает вода в таких закрытых сосудах? Толчки и удары, сначала небольшие, потом сильнее, сильнее, а потом - шшширх!.. Очевидно, где-то была тонюсенькая дырочка, и через нее пар засвистел. И тогда он бросился к аппарату, а его руки попали под этот проклятый кварк-нейтринный луч. Затем взрыв - и все было кончено... А я осталась и сижу здесь с вами, разговариваю о том о сем...
"Обалдеть можно!" - подумал Второв.
- Но ведь прошло уже столько времени... - робко заметил он, - и...
Второв не докончил свою мысль: Рита неожиданно грозно взглянула на него, и он вновь ощутил странную силу ее отрешенного взгляда.
- Все началось с нее, с ампулы, и если б я могла предвидеть! - говорила она, как во сне. - Предвидеть, видеть, любить, ненавидеть... Если бы я могла не видеть этих рук, они струятся и осыпаются, как песок, но это не тот речной или морской песок, за которым взрыв и больше ничего. Все разметано, разнесено, и вот я сижу здесь и разговариваю с вами о том о сем...
"Сумасшедшая! Типичный случай маниакального бреда", - ужаснулся Второв.
Наступило тягостное молчание. Женщина, казалось, совсем успокоилась и равнодушно глядела в окно.
"Она удивительно быстро умеет переключаться. Вновь унеслась в космические дали. Ну и денек у меня! Ибо сказано: понедельник - день тяжелый. Правда, сегодня не понедельник - вторник. Чего же она теперь молчит? Глупость какая-то! Как всегда трудно с женщинами - своенравный народ. А глаза у нее приятные".
- Может, вы не хотите объясняться со мной, новым для вас человеком? Тогда пойдемте к Филиппу Васильевичу, он нас выслушает.
- Нет. Зачем? - Рита Самойловна говорила очень спокойно, чуть хрипловатым голосом курильщицы. - Вся беда в том, что я ничего больше не могу рассказать. Вот и все... Ровным счетом ничего.
Она поднялась и ушла, не обернувшись и не попрощавшись.
- Постойте! - крикнул Второв. - Что же мне делать с этим письмом?
- Что хотите.
Дверь закрылась без стука, но довольно стремительно. Второв разволновался. Поведение Риты Самойловны было вызывающе бессмысленным. Он решил пойти к директору...
И тут он вспомнил вдруг одну из своих заграничных поездок. Полустершийся эпизод десятилетней давности просочился из полузабытья. Словно вместе с Ритой вошел странный больной Артур и незримо присутствовал при их беседе. Почему вдруг Второв вспомнил про Артура? Он не задумывался над этим и вряд ли смог бы найти этому ясный ответ. Просто вспомнил! Потому что от Риты повеяло вдруг той нездоровой нервозностью, которая тогда, в трюмах "Арлтона", сдавила ему сердце. Так бывает иногда в жизни. Это аналогия чувств, сопоставление в подсознании. Но нам редко удается перебросить мост от неуловимого ощущения к трезвому рассудку. Не удалось это и Второву...
Когда Второв рассказал о письме из комитета, Филипп забеспокоился.
- Черт возьми, могут быть неприятности! Заказчик-то больно задиристый. Знаешь, как с ним связываться? А что же Рита говорит? Впрочем, ладно, по дороге расскажешь. Пора домой.
...Директор уверенно вел вертолет. Они плыли над темно-синей вечерней землей, осыпанной кое-где золотыми точечками света. Второв рассматривал Филиппа сбоку.
"Студентом он казался крупнее. Совсем высох за эти десять лет. Маленький озабоченный лоб тревожно насуплен. Любят люди власть, и чем меньше человек, тем большая власть ему нужна".
- Слушай, Филипп, что с этой Ритой Самойловной? Она произвела на меня странное впечатление. Все время рассказывала о том, как погиб Кузовкин, и больше ни одного слова я не смог из нее вытянуть. Так и ушла.