And regarding this delightful secret, not one syllable more was said by either of the young women.
И больше ни звука не было произнесено обеими девушками об этом восхитительном секрете.
But it was destined to come out before long.
Но ему суждено было очень скоро выплыть наружу.
Some short period after the above events, and Miss Rebecca Sharp still remaining at her patroness's house in Park Lane, one more hatchment might have been seen in Great Gaunt Street, figuring amongst the many which usually ornament that dismal quarter. It was over Sir Pitt Crawley's house; but it did not indicate the worthy baronet's demise.
Невдолге после описанных выше событий, когда мисс Ребекка Шарп все еще гостила на Парк-лейн в доме своей покровительницы, среди множества траурных гербов на Г рейт-Г онт-стрит, которые всегда украшают этот мрачный квартал, можно было заметить некое прибавление семейства: теперь герб висел и на доме сэра Питта Кроули, но возвещал он не о кончине достойного баронета - это был женский траурный герб.
It was a feminine hatchment, and indeed a few years back had served as a funeral compliment to Sir Pitt's old mother, the late dowager Lady Crawley.
Несколько лет тому назад он служил поминальной данью старухе матери сэра Питта, вдовствующей леди Кроули.
Its period of service over, the hatchment had come down from the front of the house, and lived in retirement somewhere in the back premises of Sir Pitt's mansion.
Когда кончился срок его службы, траурный герб вышел в отставку и с тех пор отлеживался где-то в недрах дома.
It reappeared now for poor Rose Dawson.
Теперь его снова извлекли на свет божий - в честь бедной Розы Досон.
Sir Pitt was a widower again.
Сэр Питт опять овдовел.
The arms quartered on the shield along with his own were not, to be sure, poor Rose's.
Геральдические знаки, красовавшиеся на щите рядом с собственным гербом сэра Питта, не имели, конечно, никакого отношения к бедняжке Розе.
She had no arms.
У нее не было своего герба.
But the cherubs painted on the scutcheon answered as well for her as for Sir Pitt's mother, and Resurgam was written under the coat, flanked by the Crawley Dove and Serpent. Arms and Hatchments, Resurgam.--Here is an opportunity for moralising!
Но представленный здесь херувим годился для нее в такой же мере, как и для матери сэра Питта, а под херувимом, охраняемым справа и слева голубем и змеей рода Кроули, вилась надпись: "Resurgam" {Воскресну (лат.).}. Гербы, траурные щиты и надпись "Resurgam" - какая благодарная тема для размышлений моралиста!
Mr. Crawley had tended that otherwise friendless bedside.
Только один молодой мистер Кроули навещал всеми забытое ложе.
She went out of the world strengthened by such words and comfort as he could give her.
Она покинула этот мир, ободренная теми словами утешения, которые он оказался в состоянии ей преподать.
For many years his was the only kindness she ever knew; the only friendship that solaced in any way that feeble, lonely soul.
На протяжении многих лет она видела ласку только от него; лишь его дружба хоть сколько-нибудь согревала эту слабую, одинокую душу.
Her heart was dead long before her body.
Ее сердце умерло гораздо раньше тела.
She had sold it to become Sir Pitt Crawley's wife.
Она продала его, чтобы стать женой сэра Питта Кроули.
Mothers and daughters are making the same bargain every day in Vanity Fair.
Матери и дочери повседневно совершают такие сделки на Ярмарке Тщеславия.
When the demise took place, her husband was in London attending to some of his innumerable schemes, and busy with his endless lawyers.
Когда леди Кроули скончалась, ее супруг обретался в Лондоне, поглощенный одним из своих бесчисленных проектов и занятый бесконечными тяжбами.
He had found time, nevertheless, to call often in Park Lane, and to despatch many notes to Rebecca, entreating her, enjoining her, commanding her to return to her young pupils in the country, who were now utterly without companionship during their mother's illness.
Тем не менее он находил время частенько заглядывать на Парк-лейн и отправлять Ребекке массу писем, умоляя ее, предписывая, приказывая ей вернуться в деревню к своим юным ученицам, которые остались без всякого призора из-за болезни их матери.
But Miss Crawley would not hear of her departure; for though there was no lady of fashion in London who would desert her friends more complacently as soon as she was tired of their society, and though few tired of them sooner, yet as long as her engoument lasted her attachment was prodigious, and she clung still with the greatest energy to Rebecca.
Но мисс Кроули и слышать не хотела об отъезде Ребекки. Хоть в Лондоне не было ни одной светской дамы, которая более хладнокровно покидала бы своих друзей, как только ей надоедало их общество, и хоть мало было дам, которым так скоро надоедали бы их друзья, - однако, пока ее прихоть длилась, привязанность ее не зияла предела, и старуха все еще с величайшей энергией цеплялась за Ребекку.