Выбрать главу

Грязнов усмехнулся, криво так, как только он один умеет, сказал:

— Ясненько, Константин Дмитриевич.

Я скосил глаза на Меркулова, но тот что-то уже писал на листе бумаги. Грязнов поднялся со стула, нацепил фуражку, обратился к Меркулову:

— Если я вам не нужен, товарищ начальник…

— Нет, нет, Слава, не нужен. Мы с Александром Борисовичем сейчас поедем в Лианозово, по блатным делам, за авточастями.

— Ну, общий привет, тогда я отбыл на Петровку, — приложив ладонь к фуражке, Грязнов удалился.

Моисеев наводил порядок в криминалистическом кабинете. Меркулов поманил меня пальцем и, когда я почему-то нерешительно подошел к нему, протянул мне только что написанную им бумажку:

«Саша, немедленно из автомата позвони Куприянову, объясни, что Леся — это Алиса Федоровна Смитюк, телефон 218-74-21, живет в районе Останкино. Вопросы потом».

Я скатился с лестницы, перебежал на другую сторону Новокузнецкой к ряду телефонных будок. Набрав куприяновский номер, я повернулся лицом к проходу и увидел, что в будке напротив с кем-то говорит по телефону член нашей следственной бригады капитан милиции Грязнов…

8

«…Точно! Звонил я в Прокуратуру Союза, разговаривал с Генеральным прокурором… Он тогда попросил все изложить на бумаге, сказал, что примет меры… Я и написал это письмо. Я же депутат, мать твою за ногу, а не валенок какой-нибудь! И сейчас считаю, что правильно сделал! До каких это пор можно терпеть беззаконие, понимаешь! В центре Москвы, понимаешь, среди дня в твою квартиру вламываются жулики, крадут, понимаешь, коллекционные ценности, и все шито-крыто!..»

Майор Погорелов стоял у окна своего кабинета и, наблюдая привычную уличную суету, слушал магнитофон с записью показаний известного летчика-космонавта генерал-майора Павла Поповича. Голос у космонавта взрывчатый, моторный. Майор Погорелов был не в духе. Вот уже вторые сутки Романова по нескольку раз в день с нескрываемой иронией интересуется его достижениями в деле Соя-Серко, а никаких достижений нет. Если не считать одного факта. Вчера по указанию следователя Меркулова майор ездил в городок космонавтов «Звездный» — это рядом с Калининградом под Москвой — и беседовал по душам с Поповичем, он сейчас большая шишка, заместитель начальника Центра подготовки космонавтов. В жизни Павел большой хохмач, недавно даже со своими шуточками опубликовался на шестнадцатой странице «Литературки», и вообще ничто человеческое ему не чуждо. Несколько лет назад он проходил по уголовному делу, которое «разрабатывал» по оперативной линии Погорелов, и чуть сам не загремел — его собственную «волгу» с его собственного ведома мошенники десять раз продали фруктовым спекулянтам из Закавказья, а долю за «демонстрацию» машины отдавали Павлику.

Погорелов нажал кнопку обратной перемотки, снова запустил пленку, стал вслушиваться в речь космонавта. Фонограмма — не протокол. Строчками невозможно передать тембр голоса, интонацию, напряженность устной речи. Живой, непосредственный рассказ куда лучше, чем слова в протоколе, причесанные следователем.

«…Милиция! Вот кто у нас бездельники! Ни хрена не делают, понимаешь! Ты, Погорелов, не обижайся, я про районное звено! Нет чтоб это жулье за хобот и на солнышко, покрывают самым бессовестным образом. Приходят, значит, ко мне ребята — Грачев и Соломин, порядочные парни, между прочим, в Торговой палате работают, и говорят, мол, так и так, Паша, у нашей с тобой общей знакомой, у Аллочки Соя-Серко, прямо с Арбатской квартиры свистнули антиквариат и прижучить за это некого, а милиция воров не ищет. Я тогда спрашиваю, почему, мол, самой Алле ко мне не обратиться, мы же знакомы? Они замялись, отвечают, что занята она очень и тому подобное… Тогда я позвонил Саше Рекункову. Он реагнул и дело переадресовал в горпрокуратуру, где следователи поживей и почестней, чем у вас в милиции… Ты уж, Погорелов, на критику не обижайся!..»

Погорелов нажал кнопку «стоп» и стал листать протоколы допроса свидетелей, допрошенных им за эти два дня. В них на первый взгляд не было ничего примечательного. Но только на первый…

Он пробежал глазами показания Соя-Серко — обычные увертки, как у большинства подозреваемых, — «не знаю», «не помню», «не видела», «не слышана», «не согласна». Ага, вот одно из первых противоречий… «Когда я поняла, что милиция нашего Ленинского района не собирается активно искать преступников, я обратилась за помощью к Павлу Поповичу»… Теперь показания самого Поповича: «…Приходят, значит, ко мне ребята — Грачев и Соломин…» Соя-Серко врет безбожным образом — ни к какому Поповичу она лично обращаться и не думала… Почему? На этот вопрос ответ дают работники Торговой палаты Грачев и Соломин. Погорелов ставит ещё одну кассету, слушает. Голос, в отличие от первого, размеренный, ровный, не уходящий ни вверх, ни вниз.

«…Обычно принято думать, что человек способен обманываться только в розовой юности… Я же обманулся в тридцать с гаком… Никогда не думал, что Алла Серко способна на такое… Видите ли, товарищ майор, как бы это поточнее выразиться… в наших условиях, я имею в виду советскую жизнь, не принято открыто хранить свои сбережения. В ОБХСС могут спросить — откуда это у вас, дорогой товарищ Грачев, статуэтка из чистого золота? — поэтому и я, и Соломин, ещё некоторые — обратились к Алле — пусть наши вещицы у тебя побудут, в коллекции. У тебя ведь она законная, сто лет родственники мужа собирают… Она согласилась. А в один прекрасный день прибегает: „Ужас! — говорит. — Накрылись все ценности, и ваши, и мои! Какие-то бандюги средь бела дня открыли хитрые замки, проникли в квартиру и унесли весь антиквариат…“ Ну, мы с Соломиным думаем — ладно, отыщется наша коллекция, если уголовный розыск за это как следует возьмется! Проходит, однако, день, неделя, месяц, а милиция ищет воров спустя рукава. Мы к Алле — пиши жалобы. Она, странное дело, отнекивается, говорит, что нечего с органами заводиться, пустой номер… А тут мы с Соломиным ее разговор по телефону подслушали, на пленку записали. Оказалось, что она наши вещицы продает, которые вроде бы из квартиры украли. Тогда мы и решились на такой ход — надо к кому-то из известных личностей обратиться, чтобы на милицию повлиять, следствие ускорить и, значит, Аллу на чистую воду вывести. Пошли к Поповичу…»

Погорелов позвонил в дежурную часть ДПЗ — Дома предварительного заключения, где содержалась Соя-Серко, и попросил привести заключенную из пятой камеры на допрос. Положив трубку, он подошел к сейфу, достал металлическую фляжку, глотнул водки из горлышка, зажевал мускатным орехом, чтоб, значит, отшибло запах спиртного, и стал дожидаться прихода арестованной.

«В болтологию с этой дамочкой я пускаться не стану, — решил он, — пощупаю, чем она дышит, что надумала, сидя в камере».

Взвизгнула ржавыми петлями дверь, пропуская надзирателя и Аллу. Надзиратель положил перед Погореловым квиток вызова и неслышно удалился. Соя-Серко тупо мазнула инспектора сонным взглядом, даже не кивнула, стояла с отсутствующим видом, словно лунатик.

Погорелов сказал очень вежливо:

— Добрый день, Алла Александровна. Прошу садиться.

Но Алла Александровна не откликнулась, продолжала стоять на месте, устремив в пространство свои карие, чуть припухшие от сна глаза.

Погорелов подошел к ней, взял за плечи, с усилием усадил на привинченный к полу стул. Отошел к своему столу и тогда спросил:

— Как вы себя чувствуете, голубушка?

Взгляд Соя-Серко не двинулся с места.

«Ага, мадам решила симулировать реактивное состояние, „косить“, то есть. Ну, тогда попробуем прямо в лоб». Погорелов сел за стол и уставился на Аллу. Та безмятежно смотрела на несуществующий предмет в воздухе.

Распознать симуляцию не так просто — потребуется стационарная судебно-психиатрическая экспертиза, а это, как минимум, два, а то и три месяца волокиты. Погорелову все эти штучки были давно известны, он матюкнулся про себя и бойким голосом, как ни в чем не бывало, начал разъяснять арестованной статью тридцать восьмую уголовного кодекса о чистосердечном раскаянии и прочих смягчающих вину обстоятельствах; потом перешел к устрашению — зачитал все двенадцать пунктов статьи тридцать девятой об обстоятельствах, вину отягощающих… Безжизненная маска царила на бледном лице Соя-Серко.