— Кто будет проводить оперативную работу по этому делу? МУР или районный розыск?
Длинный указательный палец Меркулова упёрся в коричневую папку с неотложными следственными действиями.
— Мы, пожалуй, — вздохнул Братишка, — раз наша территория, значит, мы в ответе. Даже если МУР потом подключится. Скажите, товарищ Меркулов, что здесь — убийство или самоубийство?
— Похоже, убийство. У него хорошо развит цианоз лица. Знаете, о чем я говорю?
Мы с Братишкой недвусмысленно молчим. Слово я, правда, слышал на лекциях по судебной медицине и знаю, что оно означает синюшность. Но это все.
— Цианоз, — начал объяснять Меркулов — то есть фиолетовое окрашивание кожи, это посмертное изменение, возникающее при постепенном закрытии сосудов.
— Ну и что? — не понял Братишка. — А разве в нашем случае не так?
— Если предположить, что он повесился сам, — вмешалась Рита, — при таком классическом положении тела, когда ноги не касаются земли, должно было произойти внезапное, понимаете, внезапное закрытие сосудов шеи, при котором цианоз никогда не образуется. У нашего клиента — отлично выраженный цианоз, с обширными точечными кровоизлияниями в кожу лица и конъюнктиву глаз.
Рита ещё что-то объяснила Братишке про цианоз, но я не слушал. Я просто смотрел на неё. Все нравится мне в этой удивительной женщине. И строгие серые глаза, и высокий лоб, и льняные волосы. Даже низкий, несколько хрипловатый голос, её манера курить и одеваться и на редкость стройная, аристократическая фигура. Я ловлю себя на том, что любуюсь этой красивой женщиной в неположенное время в неположенном месте. Мы стоим кружком, а посередине на спине, раскинув руки, сжатые в кулаки, и согнув в колене правую ногу, лежит мертвец.
По просьбе Меркулова я осмотрел содержимое карманов. Ничего путного не нашёл: расчёска, ключи, пачка метрошных билетов, семьдесят копеек мелочи. Даже записной книжки нет, не говоря уже о деньгах или документах!
Осталась последняя несложная операция и конец осмотру. С Ритиной помощью Козлов начал снимать отпечатки пальцев потерпевшего. Склонившись над телом, криминалист неожиданно поднял вверх свою широкую ладонь. Мы с Меркуловым нагнулись над трупом. Из разжатого правого кулака криминалист извлёк клочок бумаги. При неярком свете уходящего ноябрьского дня я разглядел обрывок американской стодолларовой купюры. Меркулов шумно потянул носом, мне показалось, что у него шевельнулись уши. Даже мне было ясно, что дело принимало крутой оборот.
Меж тем все шло, как положено. Меркулов отдал распоряжение — отвезти труп в морг. Два краснолицых санитара в грязно-серых халатах привычным движением спихнули беднягу на носилки, а носилки, словно пушинку, вбросили в труповозку — микроавтобус с красным крестом. Труповозка, присланная с час назад расторопным Поташевым, стояла все это время на парах, и непросыхающие санитары, эти перевозчики человеческих душ, канючили, чтоб Меркулов поскорее отпустил их «домой», в родной морг, поскольку они с утра «не пимши, не емши». Первому утверждению трудно было поверить.
Подошёл Грязнов, доложил Меркулову:
— Свидетели утверждают, что видели потерпевшего и с ним двоих: высокого, атлетически сложенного блондина и среднего роста брюнета. Первый был одет в куртку с капюшоном, второй — в короткое клетчатое пальто. Говорят, крепкие ребята! Больше о них никто ничего не знает.
Оказалось, что помимо парня с девушкой Грязнов с помощью оперов из Сокольнического УГРО опросил всю округу. Результат — нулевой. Есть, правда, показания старика-билетёра, лейтенанта и ещё одного огольца из его взвода. Но все это скорее относилось к потерпевшему.
— Очевидцы говорят, — продолжал доклад Грязнов, — что этот гражданин все рвался на ярмарку. Сильно нервничал. Перекладывал из руки в руку свой портфель…
— Портфель?! — воскликнул Меркулов. — Какой портфель?
— Толстый. На замках. Жёлтого цвета. Импортный. Скорее всего венгерский, новенький.
Меркулов застыл, как гончая перед броском. Обозначались контуры мотива убийства — преступники охотились за портфелем, в котором должно быть было что-то очень важное, раз они придушили ради него свою жертву.
По науке для того, чтобы раскрыть убийство, следует знать ответы на восемь вопросов. Мы знали пока полный ответ только на первый — место и время наступления смерти: Москва, Сокольники, 17 ноября, 13 часов 30 минут.
— Вечерело. Неожиданно подул резкий холодный ветер. Погода ломалась, как голос у подростка. Я начал прилично замерзать в своей нейлоновой курточке. Меркулов был одет по-зимнему, как старый дед: темно-синяя прокурорская шинель на ватине, каракулевая ушанка с кокардой, утеплённые ботинки.
Оценив ситуацию, Меркулов сказал негромко:
— Вот что, братцы-кролики. Сходите-ка вы в эту «Прагу». Товарищ Братишка вас проводит. Совместите, так сказать, приятное с полезным. Облаянного допросите и сами чего-нибудь перехватите. Будет ли ещё время для обедов, даже Рэкс не знает. Правду я говорю, гражданин Рэкс?
И он потрепал собаку за ухо.
— А вы что, разве не с нами? — спросила Рита. Я закашлялся. Мне показалось, что Рита очень уж кокетливо обращается к Меркулову.
— Я воздержусь, и понятые тоже.
Мы пошли к «Праге», Меркулов остался. Он стал медленно прогуливаться по полянке, так что со стороны могло показаться — военный отставник занят сбором поздних грибов в Сокольническом парке. Лисичек, к примеру.
«Конечно, — думал я, идя со всеми, — Меркулов — опытный следователь. Лучше других знает, первоначальный осмотр — краеугольный камень всех последующих следственных действий. Упустишь мелкую деталь вначале, потом ничего не исправишь, будь ты сам комиссар Мэгрэ или Эркюль Пуаро».
Обед, накрытый для нас в директорском кабинете, прошёл в тёплой, дружеской обстановке. Давненько, признаться, я так хорошо «не сидел»: солянка рыбная, шипящие шпикачки с тушёной капустой, свежее янтарное пиво «праздрой». Между первым и вторым мы с Грязновым допросили Кондратенко, типичного бродягу с трёх вокзалов. Ничегошеньки про гражданина с портфелем он вспомнить не мог. Помнил только, что пил и ел, то есть добирал из тарелок и допивал из кружек. А кто сидел с ним рядом, убей Бог, запамятовал!
Через полчаса мы возвратились. Меркулов все ещё «собирал грибы» — ходил по поляне, сосредоточенно смотря себе под ноги. Понятые — два сотрудника дирекции парка — стояли на тропинке и курили. Наконец Меркулов отвлёкся от своего занятия. Взял из рук Риты пакет с едой. Сел на пенёк и стал жадно есть. Я держал обжигающий руки бумажный стаканчик с его кофе. Когда с кофе было тоже покончено, Меркулов попросил меня сбегать к урне у бара — выбросить мусор. «Аристократ вшивый! — разозлился я. — Не мог запулить этот комок в кусты!»
Когда я вернулся, он уже дымил своим «дымком», сидя на пеньке. Чтоб отомстить за холостой пробег (а может, это все-таки была ревность?), я ехидно спросил:
— Ну что, Константин Дмитрич, нашли полезный гриб или одни поганки попадаются?
Меркулов удивлённо посмотрел на меня немигающим взглядом своих серо-голубых глаз, достал из кармана шинели сверкающую вещицу — на серебряном квадрате малиновой эмалью выведено: «Мастер спорта СССР». Он перевернул значок тыльной стороной — штырь, которым значок крепится к одежде, был сломан. Голосом, лишённым эмоций, Меркулов спросил:
— А вы сами как считаете, следователь Турецкий, это поганка или полезный гриб?
Из духа противоречия я промолчал, хотя находка, конечно, была, по крайней мере, интересной. И кто знает, может, именно этой вещице и суждено будет привести следствие к разгадке?
— Вы говорите — цианоз! Помимо цианоза на насильственную смерть указывают ещё два факта.
— Какие именно?
— У него на шее не одна борозда, а две.
Милицейский «мерседес» катил по Комсомольской площади, мимо трёх знаменитых московских вокзалов. Проехали Ярославский, похожий на боярский терем. Сквозь дремоту я с трудом улавливал смысл слов.