— Тем более, если обе разобидевшиеся маленькие девочки, не поделившие в том песочке формочки, ведерко и совочек, могут неслабо огреть друг дружку чем ни попадя.
— Вот-вот, я тебе, братец Фил, о том же толкую. Можно и без оружия голыми ногами и руками обойтись, коли достойной даме-зелоту Прасковье, назови меня Парашей, окаянно захотелось даме-неофиту Анфисе в натуре выпадение матки организовать.
Я, знаешь, Фил, давно насобачилась на диких шаманках и знахарках одним махом их бабские потроха вышибать. Мне достаточно одного хорошего волнового удара в связки и мышцы тазового дна, чтоб у них и матка и прямая кишка двумя висюльками промеж ног наружу выскакивали.
После этого делай с ними, что хочешь. Я не из брезгливых, могу и хвост-говно выдернуть, ногой прижать, пустив лярву бежать, насколько ей длины толстого и тонкого кишечника хватит. Одна плоскомордая любительница человечье мясцо свежевать, гадать для племенных старейшин на печени краденых и покупных младенцев долго так у меня плясала с бубном вкруговую, наматывая свою говенную требуху на поганого истукана…
«М-да… Азия не Европа. Закон — тайга, Прасковь — хозяйка…»
…Что у секулярок, что у харизматичек, доложу тебе, братец Фил, естественные бабские потроха сидят не плотно, еле-еле в теле закреплены. Иная сукина падаль может у меня и мочевым пузырем опростаться в родовых муках.
Например, брат Филипп, когда я зимой черную вдову Ирку Луполову готовила для употребления и экзорцизма рыцарю-инквизитору Юлиану в Благовещенске. Ты знаком, думаю, с тем грязным дельцем?
— Как же мне с таким не ознакомиться в служебном порядке? Я и сам когда-то, новообращенным начинал с похабного чудовища, родом примерно из тех же краев.
— Подумать только! Фил Ирнеев тоже ходил в неофитах. Правда, в Абу-Даби ты уже тянул на зелота. В отличку от этой вашей Анфиски, дьякониссы недоношенной.
Вот я ее и наказала легонько в потылицу, когда взломала арматорскую защиту Патрика. Избивать Анфиску я всерьез не думала…
Назови меня Парашей, Патрик бы матку ей назад вправил. И фетус бы ее двухнедельный мал-мала не пострадал.
Но кого-нибудь опускать и херить, по большому счету, мне еще до боя расхотелось. Никчемушное это дело изобидеть тебя, братец Фил, твоего клерота-модератора Булавина, Патрика нашего Суончера, четко девок ваших дрессирующего.
По-дружески тебе скажу, без ревнивой дури бабской. Обе девчушки у вас славные, обе-две в неслабом теле, п…чки-киски фигурные, сами красиво сисястенькие… И в арматорском деле круто шурупят. Меня подлечили на совесть… Хотя себя не шибко по молодости лет. Настена без зубов и с трещиной в челюсти, у Машки сил на собственный желто-зеленый фингал не осталось.
— Пустяки, к обеду заживет. Настя постарается загладить свое художественное творчество. Не вылечит до конца, так подретуширует ей физиономию энзимным макияжем подкожно…
— И то верно… Вояки из них никудышные, в арматорах им сам Бог велит оставаться… Баба в арматорском деле иному мужу сто очков наперед дать может.
И Патрик, кобелина старый, ваших неофиток правильно содержит… Машка — сучонка молоденькая, свеженькая… Ему ее лет на 40–50 хватит, а там, что Бог даст.
Назови меня Парашей, он ее кандидатуру в контессы Суончер-О'Грэниен прочит. Мозги у нее техногностически подвернуты.
— А у тебя, Прасковья?
— Сама не знаю. Однакось твои и Патрика намеки за ланчем уразумела.
— И чего решила, дева моя Параскева, ежели так напряженно обдумываешь наше совместное прогрессивное пожелание? Вона аж третью сигаретку неразумно прикуриваешь.
Изрекай, дева, доселе неизреченное двумя мудрыми старцами.
— Думаю, брат Фил, мне действительно стоит пойти на переподготовку, чтобы пересесть со старья на новый «серафим».
На арматорские курсы по освоению летающей орбитальной таратайки С-14М/2 меня уж кулуарно звали. Могу и официально попроситься. По всем статьям я подхожу. Какой-никакой опыт и кое-какая практика у эксперт-пилотессы твоей княжны Прасковьи Олсуфьевой имеются, назови меня Парашей.
Учил меня взлетать и садиться застегнутый на все пуговицы месье Анри Фарман, до того как организовал летную школу под Парижем. Если ты не слыхал оное преданье старины глубокой, точнее, вековой давности, то знай: однажды в ночь княжна Олсуфьева махнула на биплане скрозь Ла-Манш раньше, чем на это днем осмелился ее дружок Луи.
— Месье Луи Блерио?
— Он самый, идальго мио дон Фелипе Бланко-Рейес. И я была девушкой юной, чесалось мое естество… Летала, парила она под белыми облаками без прокладок…
Не то что теперь: либо над самой землей о рельеф колотишься, трясешься, либо, штурвал на себя, величаво разгоняешься до пяти «эм» за облачным слоем в стратосфере. А там, мой идальго, черным-черно сверху и пятнистая горбатая земля снизу.
— Ага! Рулить-то, править как будешь, старосветская княжна Прасковья? На «четырнадцатом» ведь сплошняком интерфейс Тинсмита и виртуальное компьютерное окружение?
— Я вам, милостивый государь Филипп Олегович, не баба-яга, костяная нога. На ступе с метлой не летаем-с.
Старый черт дед Патрикей с компами справляется. Я же ему в праправнучки гожусь. От меня не убудет, если одену жестяные браслеты с интерфейсом молодого сквайра Тинсмита.
Ты же видел, братец Фил: негодяй Патрик сегодня этим самым интерфейсом меня так в интимную женственность под колечком дрючил, жалил, стопорил больно. Его идеомоторного руководительства по гроб жизни мне хватило в девичий похотничок…
У женщин и девушек, ты знаешь, это есть наиболее стимулирующее место. Вот и настроил добренький дедушка, настропалил девку похотливую, нынче до полетов в звездном безмолвии охочую.
Если хочешь и тебя, идальго мио, покатаю туристически на первой, второй космической скорости в околоземном пространстве. Креслице второго пилота-бомбардира на «четырнадцатом» имеется.
— Буду ждать с нетерпением и Парашей не назову. Покамест мне только асилум реально демонстрировал космические пейзажи.
— О! Покажи эйдетику, если мне дозволено.
— Отчего ж нет? Садись ко мне поближе и смотри…
«Вот и ладненько. Заодно эту сумасбродную девицу к закатному ритуалу подготовлю. Пилотесса окольцованная, из рака ноги…»
С добавкой полнодуплексная эйдетика рыцаря Филиппа словоохотливую даму Прасковью несказанно впечатлила. Целую минуту она ошеломленно безмолвствовала, потом залпом опрокинула рюмку бенедиктина и плеснула в квадратный стакан «Джона Уолкера». Употребив так же залихватски неразбавленного виски, она заговорила:
— Сферический кабак на орбите — крутизна грандиозная, Фил! Еще круче одинокая брюнетка на шпильках, в мини и в колготках «сеточкой» у барной стойки…
Умеет девочка себя преподнести. Ножки стройные, попка изящная… Кругленькие сиськи под белой блузкой не меньше и не хуже моих…
Но вот твой орбитальный полет на автомобиле, на мой взгляд, выглядит глуповато, не бей ногами лежачего…
О, братец Фил! Чегой я те сей секунд скажу! Узнаешь — выпадешь из кресла в осадок.
Вижу, тебе покуда неведомо, что твоя миниатюрная женушка заимела в качестве арматорского джипа слоноподобный черный «хаммер»! И прецептор Патрик ее титаническое приобретение санкционировал. Намедни полночи возился, наводил арматорский тьюнинг, рестайлинг и глянец сообща со сквайром Квентином…
«Ох мне арматоры, мужчины и женщины…»
В ту же минуту арматор Патрик, к слову, вошел в гостиную, чем опроверг сразу два варианта простонародной довольно бессмысленной поговорки. Ибо не был радушный хозяин просторного четырехэтажного особняка и нескольких акров земли в пригороде Филадельфии ни чертом, ни дураком, какие вульгарно являются на помине.
И поминать-то его недобрым словом никому не было особой нужды. Потому как, обнадежив гостей известиями о хорошем самочувствии дамы-неофита Анфисы, он гостеприимно настоял на спальном отдыхе дамы-зелота Прасковьи.
Сверх того, Филипп Ирнеев ждал именно к этому времени Патрика Суончера для доверительного и даже конфиденциального рыцарского разговора. Поскольку в нем на двух языках тет-а-тет и визави эзотерически пошла речь о кавалерственных дамах…