— Мисс Праски, мистер Фил! Наука — прожорливый хищный зверь, перманентно требующий поживы, жертв и новых экспериментальных данных. Должен вас попросить, коллеги, активировать параметрическую систему слежения и подключиться к моей, надеюсь, относительно эргономичной периферии…
Личное буколическое отношение к научным исследованиям и к эргономике Прасковья выразила после спарринга, со вздохом расставаясь с корсетным поясом:
— О-хо-хонюшки… Захомутал и напряг старую кобылу дед Патрикей. Задарма пашешь на него тут и пашешь.
Мог бы и гигроскопическим слоем оснастить сию сбрую, хотя бы на бордюрах обшить. Эргономика, назови меня Парашей. Хоть стой, хоть падай.
— Тогда пошли под душ, Прасковь моя Васильна. На сегодня Патрикей Еремеичу довольно наших нейрофизиологических параметров.
— Потрешь ли, о витязь, спинку потной и похотливой деве, до водных омовений охочей?
— А как же? Я — тебе, ты — мне. Чисто по-спортивному, сестрица Прасковья.
— Вот если бы тебе, братец Филипп, как давеча по-тренерски девичью красу сверху и снизу ласково обмыть, подмыть, нежно проверить по здорову ли живет дева твоя Параскева, скрозь, в сись-пись в кровь избитая…
— Перебьешься… Эк тебя подмывает, греховодница! Лекарь Патрикус мне вчерась слово молвил: твои-де женские телеса обретаются в изрядном довольстве и в штатном орденском порядке…
Шагай себе в душ, вавилонска дщерь голозада, изобильными грудьми колыша, превеликим срамом промежным играша.
— От кого, мой батюшка, слышу? Ах какую красоту, толщину и долготу промеж ног я вижу!
Ажно завидки берут, экое богатство твоей молоденькой женушке досталось! Ахти, жено! обейми дланями хватай стоячего, держи срам-устье поширше…
«Ох мне девы и жены, конгенитально…»
В воскресенье молодые супруги из Бостона мистер и миссис Фил Ирнив, снимавшие на ночь апартаменты для новобрачных в одном из отелей Нью-Йорка, отстояли позднюю обедню в православном храме на Брайтон-Бич, по-мирски исповедались, причастились и с Богом тронулись в путь, назад в филадельфийскую резиденцию мистера Патрика Суончера, ставшую новым родным домом для миссис Нэнси Ирнив.
— …То, что ты радостно и счастливо возвращаешься в суончеровский особняк, словно к себе домой, меня не удивляет, Настасья моя Ярославна. Рыцарь-адепт Патрик снабдил оное жилище определенными свойствами асилума, распознающего своих и чужих, временных гостей и постоянных обитателей.
Насколько я знаю, такое еще под силу рыцарю Микеле. Да и то экселенц поселился, скажем, во многая потаенном палаццо рыцаря Рандольфо, когда сподобился теургического благословения от моего славного харизматического предка в особом сопряженном ритуале…
Настя правила «хаммером», усадив Филиппа рядом с собой. Видимым образом она наслаждалась поездкой, скоростью, общением с мужем, что не препятствовало ей аккуратно и легко вести тяжелую машину, поддерживая многозначительный разговор с Филиппом.
— Ой-ой-ой… Я ехала дом-о-ой… Хоум, су-и-и-т-и хоум. Ах мой славный дом, сладенький домик, пряничный…
Как бы не так, сударь мой!
По большому счету не такое уж благословенное счастье, муж мой любимый, возвращаться туда, где толостожопая Манька будет и впредь мне совать в ухо, одно, другое, третье. И злодей Патрик твою благоверную супругу приводит к орденскому порядку, прямо в гинекологию, больно…
Он и адепта Микеле перед Пасхой потчевал зверской психотерапией и гормональными коктейлями. Наш экселенц иезуитский после того будто на пружинках подпрыгивал и твоей супружнице галантную чепуху на ушко горячо шептал.
— Не верю! — улыбнулся хорошей шутке Филипп.
— Правильно делаешь, муж мой, — вторила ему Настя, рассмеявшись. — Ибо моя арматорская присказка есть. Но иному следует верить о ближних своих…
Громадный душевный клистир так-таки док Патрик ему точнехонько вставил, каким бы экселенц ни был превеликим инквизитором. Ей-ей, что в лобок, что по лбу, как будущий арматор тебе говорю.
Одначе доволе нам ерничать пустословно, сударь муж мой. Благословен будь Господь силы, научивший рыцаря-адепта Патрика безжалостно ратоборствовать супротив слабостей и несообразностей нашей плоти тварной да греховной, — произнесла Настя, отрывисто поменяв интонации. — Чтящий Вседержителя да разумеет, изгоняя прочь отродье сатанинское…
Она переключила скорость, придавила педаль газа, и гневно взревевший иссиня-черный арматорский «хаммер» принудил яично-желтый «ламборджини-дьябло» испуганно уступить ему крайнюю полосу. Теперь Настя уже заговорила иначе, вдохновенно и проникновенно взглянув на мужа без тени хвастовства и рисовки.
— Оцени жену свою, Фил. Ты меня истинно в православии воцерквил. Ныне же Патрик к подлинной вере привел, эпигностически наставляя во всеобъемлющем техногнозисе. О чем и велел тебе поведать благоприятно как-нибудь при удобном случае, муж мой.
«Господи, помилуй мя, грешного! У Насти же шестой круг!!! Вот так оглоушила и ошарашила… О Господи! Отныне и присно моя женщина посягает на таинство обращение в зелоты Благодати Твоей…
О Боже, спаси и сохрани достояние Твое, купно люди Твоя… Твоя Твоих Тебе приносящих в ярме праведном, две разумные души связующем…»
Не давая Филиппу опомниться, Настя невозмутимо обрушивала на него нежданные подробности своего благодатного продвижения по орденским ступеням:
— …Обратная связь в нашем с вами командном тандеме, рыцарь муж мой, не случайно благодействует в обе стороны. Потому меня и не страшит суровый конфирмационный ритуал обращения в кавалерственные дамы-зелоты, если мой ведущий поднялся на заоблачные вершины высших орденских степеней в овладении ниспосланными нам дарований богодухновенных.
Благодаря вашему духовному руководительству, рыцарь-зелот Филипп, и рыцарю-зелоту Павлу, переуступившему мне Солнцеворот Мниха Феодора, а также предстательствовавшей за меня даме-зелоту Веронике, тригональный ритуал кавалерственной конфирмации я смогу преодолеть без физических увечий и душевных травм. В первый раз прошла я его бездумным неофитом в инициации сигнума, ничего не понимая, пройду и во второй, все полностью осознавая.
С Орденским Предопределением не спорят, рыцарь муж мой, мною превосходяще руководствующий. И вам должно понять его во всей глубине и полноте разумной души…
Как вам известно, сударь мой, женщины, коли они того достойны, в духовной орденской иерархии могут продвигаться быстрее, нежели мужчины. Сие допускает льготная гендерная политика рыцарских конгрегаций Востока и Запада, — Настя спокойно продолжала добивать Филиппа своим новым статусом, силами, знаниями и намерениями.
Рыцарь-инквизитор Филипп безмолвно усваивал ее ошеломляющие тирады и нисколько не сомневался в том, что за ними последует:
«Праведным подобает смирение, дама моя Анастасия. Невыразимое прорицание паче выразительного предзнания. Поелику блистающий сребреник сызнова обменяет владетеля…»
«…Из рук в руки переходит серебряный доллар, из рака ноги… Ага… хитромудрый дед Патрикей у меня еще резво так попляшет от печки до полатей…»
Рыцарь Филипп оставил проницательную ипостась инквизитора и безмятежно расслабился на мягком кожаном сиденье:
«Подвеска на «хаммере» Насти пожестче, чем на «порше» у Ники. Но по гладеньким американским дорожкам на «молотке» пилить — мое почтение, скажем, мимо вот этого трубопровода на колесном шасси…»
— …Ты — муж мой, Фил… — на полминуты Настя приумолкла, старательно обгоняя по все горловины заполненный длинномерный бензовоз. — Я тебя почитаю и преклоняюсь перед тобой во всей глубине и полноте моей разумной души. Ты ведешь меня, совершенствуешь, начальствуешь и руководительствуешь мной.
Коли ты решил повременить, погодить с обращением в рыцари-адепты, то и я не буду претендовать на конфирмационный ритуал кавалерственной дамы-зелота. Спокойненько останусь на какое-то время в неофитах пятого круга для всех, кроме тебя и Патрика, мое смиренномудрие одобрившего.
Я сама, Фил, такое решение приняла. Мне ни к чему в 19 мирских лет в акселератки записываться, если харизматический возраст не позволяет. В командном тандеме многое возможно, но не все сразу. Не то как воздастся с лихуем глупой бабе, по самые придатки и задатки, больно.