О состоянии их затемненных умов возможно судить лишь приблизительно на основании письменных источников, сочиненных теми немногими разумными людьми, кто находился в значительном интеллектуальном отрыве от непросвещенной массы естественных недоумков.
Естественно, в меру собственной ограниченности невежественные массы бездумно поклоняются твари, деревянным доскам, идолам, кумирам, кумирням, капищам, но далеко не Творцу. Соблюдение подражательной религиозной обрядности, если это социальная привычка большинства, есть в сущности не вероисповедание, а суеверие. Иногда оно фарисейское натуральное ханжество.
Это мы подчас видим и по сей день в наши религиозно продвинутые времена. Но в средние века очень и очень многие в массе подобострастно пресмыкались перед низменной натурой людской, давая волю своим животным побуждениям, себялюбию, своекорыстию и нежеланию истинно познавать Бога через видимые и безответные творения его.
Только с наступлением эпохи барокко в конце шестнадцатого — в начале семнадцатого столетий свершилась интеллектуальная духовная революция. Именно чудотворным образом в те благословенные времена дурное количество жизни перешло в ее относительно хорошее качество.
Потом понемногу стали изменяться к лучшему и средневековые гуманистические нравы. А науку умные люди взялись отделять от ложной эзотерики и дурацкой мистики…
В воскресенье Филипп Ирнеев нежданно взял да и расщедрился на званый и знатный ужин для ближайших друзей в связи с прилетевшей Настей из Америки. Вызвала ее Вероника Афанасьевна Триконич — ей срочно, по-курьерски, потребовались сверхновые лекарственные препараты для лечения больных СПИДом.
На вечернем только для взрослых воскресном пиршестве Ваня Рульников не присутствовал по молодости лет. Но зато он с утра вместе с Фил Олегычем, Настей и Викой съездил к обедне в Петропавловский монастырь.
«Во здорово! Настя приехала для компании!»
Потом они с Фил Олегычем восхищенно посмотрели, как лихо на траве сразились деревянными мечами Вика и Настя, облаченные в гимнастические купальники. После дамского блистательного ристания и мужчины немного размялись, помахали мечами, пока женщины, не убоявшись страшно холодной воды искупались в речке Пилейка.
Помимо всего такого, имеющегося у женщин в пляжно-спортивном облачении, Ваня наблюдательно подсмотрел: не успев толком познакомиться, Настя с Викой, совсем не приглядываясь друг к дружке, мгновенно, с полуслова нашли общий язык между собой. «Как будто давно не видевшиеся близкие родственницы…»
На воскресную вечерю к себе, вовсе не тайную, но открытую для ближних своих Филипп Ирнеев также пригласил Викторию Ристальскую. Хотя она вежливо отказалась, сославшись на неумолимый спортивный режим и запланированную тренировку по кунг-фу.
Тем не менее они договорились встретиться во вторник. Ближе к вечеру прогуляться, поговорить за жизнь, зайти в новую кафешку, где подают вкусное мягкое мороженое шариками. Оно их обоих с детства соблазняет и радует, в полнейшее отличие от твердого, какое фасуют в брикетики и трубочки.
В то воскресенье Филипп помимо быстрого приготовления слоеного хорошо пропитанного коньяком торта с фруктами и мороженым порадовал любимых гостей отварным молодым картофелем, эскалопами, свежекопчеными свиными языками, карпом в горячем томатном маринаде и многими прочими яствами. Весомую феноменальную трапезу они втроем с Настей и Прасковьей наскоро и ловко состряпали в шесть рук.
— …Хороших людей, первозванных да избранных, удостоить и кормить, и продовольствовать одно удовольствие, — наставительно заметила Прасковья. — Хоть они и от мира сего.
— Коль я им для мирского аппетита по секрету расскажу про Маньку Казимирскую, то стопудово прибавлю довольствия, — ехидно хихикнула Настя. — Острые зубки у меня выросли, могу и позлословить, определенно арматорской легенды ради.
Начну-ка я с толстосисястой Катьки и выложу ей на ушко американскую трагедию, как Манька в жесть разругалась с отчимом, рожать, стервоза, отказалась. Нашего дорогого Пал Семеныча сто пудов бросила и нашла себе другого пенсючка — богатенького доктора-психоаналитика.
— Давай-давай, женушка, — улыбнулся Филипп. — Не забудь еще секретно добавить специально для правозащитников Андрюши с Матюшей, что наша легендарная Манька трагедийно отказалась возвращаться в авторитарную Белорашку и собирается просить политического убежища в демократических Штатах.
Про между прочим пора нашей почтеннейшей публике кое-что разъяснить о серьезности сердечных чувств Анфисы и Пал Семеныча. Как-никак, ты — ее дорогая кузина. Тебе все положено знать.
— Ах люблю посплетничать для аноптического образа ради! — вмешалась Прасковья. — Фил, позволь-ка мне раззвонить о твоем будущем родстве-свойстве с Булавиным.
Я тоже твоя сродственница на седьмом легендарном киселе. Вот и поведаю, как мы вскорости честным пирком да за свадебку, да на Троицу вкруг аналоя.
Симметрично выйдет, коли оба вы на сестрах обженились. Истинно харизматические супружества на землех и на небесех плодятся и размножаются.
— Бысть по сему. По-родственному известишь. Можешь даже с тостом бухнуть в свадебные колокола. Без Троицы дом не строится.
К тому же про Анфису и Пал Семеныча достопочтенное библейское общество и так догадывается. Возраст приблизительно уравнивает. Эдак благожелательно считает, будто у Анфиски это есть последний и решительный шанс выйти замуж. Иначе вовек-де в старых девах застрянет.
Катерина втихаря взбалмошную Маньку осуждает, мне Петр говорил. Прежнюю Манькину ориентацию нехорошим словом поминал.
— Была она девушкой юной, плохело у ей промеж ног, — выдала музыкальную фразу Прасковья. — Послали девку то ли замуж, то ли куда поодаль. Далече-далече, каб не возвернулась…
Молодую праведную жену Анастасию Ирнееву, которая несмотря ни на что непременно и регулярно возвращается к мужу, библейское общество чествовало особо, вначале домашнего пиршества. «Из-за моря-океана, из рака ноги…»
После того, как Прасковья Олсуфьева торжественно, удивив всех тостом-эпиталамой, объявила о состоявшейся втихую помолвке, настал черед поздравлений в адрес Анфисы Сергеевны Столешниковой и Павла Семеновича Булавина. Некоторое смущение обоих только добавило красноречия гостям Филиппа.
«Честь по чести впрок поздравили молодых. Многая лета венчающимся на Пятидесятницу… Спаси и сохрани, Господи, люди Твоя…»
Едва только отзвучали брачные славословия и добрые пожелания, за Павла Булавина взялся Петр Гаротник. Они вышли на кухню, усладительно закурили и принялись дискутировать на исторические темы. Пусть направили их втроем заваривать чай и варить кофе, к дискуссии Филипп не мог не присоединиться.
Для затравки речь зашла о древнейшей свадебной обрядности и плавно, диахронически перешла к декоративным элементам язычества в христианстве.
— …В диахронии, друзья мои, кольцо, как символ вульгарной бесконечности и неразрывности уз, искони служило обрядовым целям. Но церемонию бракосочетания признавать цивилизационным достижением античных язычников все же не стоит, — возразил собеседникам Павел Семенович. — Какой ни возьми социальный ритуал, все они случайны, стохастичны и относительны, находясь в беспрерывном видоизменении под воздействием разнохарактерных бихевиориальных факторов.
Порой с обрядами и ритуалами происходят удивительные поведенческие метаморфозы, включительно отправление религиозных конфессиональных культов. Разумеется, если социализированные вводные брать по существу психологической установки-аттитюда.
К примеру введем, как в период псевдо-Возрождения простонародье весьма естественно восприняло волшебное превращение Эроса-Купидона, античной материалистической аллегории телесного полового вожделения, в бесплотного библейского ангела. До того все без изъятия языческие божества у них признавались демонами, демоницами или злыми духами.
Таким вот эротическим образом ветхозаветные грозные воители в вышних оборотились голыми пухлыми младенцами-купидонами, коих не стеснялись изображать в римско-католической иконописи, бесстыдно размещать в храмах и монастырях.