Прасковья же отбыла до вторника в калмыцкие степи по срочной орденской надобности. «Служба есть служба…»
Возвращаясь из педуниверситета, Филипп припарковался на хорошо знакомой ему платной автостоянке почти у набережной реки Слочь. «Когда-то Настена здесь мне вослед романтически вздыхала…»
В Доме масонов, пусть он и был выстроен в некоем эклектичном смешении барочной белокирпичной архитектуры и железобетонного конструктивизма, в нашей первой четверти XXI века христианской эры какие-либо вольные каменщики не обитали, тайных собраний там не устраивали и мистических бесед в нем не вели. Просто к этому офисному комплексу, чей долгострой начался еще при развитом недостроенном коммунизме на пустыре между бывшим ипподромом и стадионом «Магнето», в народе прочно прицепилось масонское обозначение.
До 2-й мировой в Дожинске на самом деле существовал таинственный особняк, где, сообразно устному городскому преданию, еще до 1-й мировой заседали губернские белоросские масоны. Стоял он, безусловно, в другом месте и был капитально покорежен советской бомбардировочной авиацией в июне 1944 года. После той приснопамятной и пресловутой войны дореволюционную постройку не восстанавливали, ее руины снесли без остатка. Тем не менее эзотерическая память о ней уцелела.«…Иррационально и рационально в архитектурных аналогиях от барокко и классицизма. Потому из новодельной масонской башни с бельведером без парадоксов далече видать и Москву, и Киев, и фондовые биржи в Нью-Йорке и Токио…»
В старорежимные советские времена в новом Доме масонов планировали разместить республиканский Дом политического просвещения. «Теперь тутока в бизнес-центре никого не просвещают…»
Скорее напротив, как фотобумагу здесь нынче бережно содержат в малопроницаемой тьме грязноватые финансово-коммерческие тайны многоразличные офисы государственных и полугосударственных предприятий. Иногда даже чисто частный бизнес тут как тут предприимчиво отмывает казенные кредиты и льготы, законно или подзаконно пополняя личные карманы чиновников снизу доверху, вплоть до красноватого президентского верховенства.
«…Властям преходящим так положено самим для себя писать выгодные им законы. Ибо всякое государство есть частная предпринимательская собственность бюрократа — сиречь разбой и лихоимство…»
Филипп положительно задержался у невидимой прохожим массивной двери из мореного дуба в глухом простенке в торце здания, проникновенно изучая обстановку не от мира сего… Глянул на вороненый стальной череп наверху, прикоснулся к накладным металлическим профилям вола и льва, слева и справа. Проницательно вгляделся в орлиный барельеф внизу:
«Пожалуй, мало что изменилось с тех пор, как мы открывали этот мой персональный транспортный узел-октагон. Во имя вящей славы Господней. Ad majorem Dei gloriam, Pater noster… Но завтра нам нужен не ключ, а дверной молоток… Три гулких раскатистых удара в одну дверь несотворенна, неизречена…»
От офисного Дома масонов Филипп Ирнеев поехал не к себе домой, но пожаловал к званому обеду у Анфисы Столешниковой и Павла Булавина.
«Вероника и Руперт, должно быть, уже комильфо встретили и сопроводили Настю от группового транспортала под Круглой площадью…
Пал Семеныч, оптически занявшись инвестиционным бизнесом, сменил жилье, наконец, перебрался из отвратной трехкомнатной хрущевки в элитные апартаменты. Признаем: пентхауз у него нонче знатный в новом 12-этажном домике на набережной.
Когда-то он в нем мне квартирку через лотерейный билетик презентовал. Оптически и аноптически, патер ностер…»
— …Я вам неизреченно признателен, мой друг. Седьмой круг посвящения дамы Анфисы суть в многом ваша заслуга и ваше усердие, рыцарь-зелот Филипп.
Не хотите ли сигару, Филипп Олегыч? Уж будьте столь любезны составить мне табачную компанию…
Павел Семеныч уединился с Филиппом в кабинете для доверительной беседы, на время оставив некурящее общество в гостиной.
— …Для неофита, рыцарь Филипп, самое необходимое состоит в том, чтобы не дать себе обмирщиться в простоте и в пустоте душевной. Не растрачивать всуе и вотще дарования духовные на мирскую обыденную ежеденность, — произнес по окончании теургической цезуры прецептор Павел.
— Модус оператум рыцаря-зелота намного сложнее. Здесь и стремление посильно избежать суетного злоупотребления Дарами Святого Духа, и милосердное благоволение к людям от мира сего.
В то же время рыцари-адепты всеми душевными силами стремятся не разорвать непоправимо собственные связи с бренным и тленым миром, каким бы он ни был сущим во гробех и вселенской погибельной энтропии.
Вы, друг мой, в сущности уже становитесь адептом Благодати Господней. Дело за малым, хотя я не отрицаю важности ритуала высочайшего теургического посвящения.
Однако ж еще раз покорнейше прошу вас не торопиться. Повремените благоразумно… Сие не станет для вас слабодушным отказом от требований Орденского Предопределения или же пренебрежением рыцарским служением.
Вчуже, но вовлечено мне с моей пусть и невеликой колокольни, но виднее, что вам еще не время подвергнуться испытанию гексагональным ритуалом коллегиальной апроприации адептов.
Со своей стороны хотелось бы вас тако же предостеречь доброжелательно не увлекаться без меры сложными ритуалами, профессируемыми рыцарями-адептами. Ибо видимое их следствие иной раз бывает причиной незримых последствий.
Я не склонен утверждать, словно бы, вам, иже сверчку из малодушной простонародной поговорки, не должно знать-ведать более и далее печного шестка. Но о воздаянии, коего причины и следствия в руце Божией, нам с вами, рыцарь Филипп, забывать не след.
Опричь того, меня беспокоит ваш завтрашний тетраевангелический ритуал…
Боже меня упаси, брат Филипп, я никоим образом и подобием не посягаю на ваши прерогативы. Все ж таки меня гложет червь сомнения… Выдержит ли барышня Виктория то тяжелейшее бремя, каковое вы твердо намерены на нее возложить?
Воистину Ярмо Господне есть. Коли, обладая многими достоинствами и возможностями кавалерственной дамы, знать, что обрести таковой статус ей не суждено ни присно, ни во веки веков.
— Физической силы и твердости характера ей достанет, брат Павел. Однако ж, насколько она окажется истинно сильна духом, нам не ведомо. Ибо всякое творение пребывает в расположении Господнем.
— Либо дело тут в неизреченном пророчестве, Филипп Олегыч?
— Возможно и такое суждение, Пал Семеныч.
— Да свершится оно по истинной мудрости!
Кстати, друг мой, у Анфис Сергевны предуготовлен для вас нарочитый и благочестивый подарок. Некогда его идеей ее воистину пророчески осенило в убежище.
Воротимся же к нашему почтенному обществу, кое мы покинули под столь неблаговидным предлогом как табакокурение. Бог мой, до чего же неистребим сей многовековой порок!
Филипп в основном представлял, какое иконописное дарение ему предстоит с благоговением принять. Но свершившееся будущее в прошлом творчески, неисповедимо превзошло его схематичное предзнание в продолжающемся настоящем.
Анфиса пригласила гостей в уютную студию с лоджией-эркером, выходящей на северную сторону, как полагается у профессионалов, работающими с цветом и красками. На глаз художника прикинув освещенность, слегка раздвинула плотного переплетения тюлевые шторы, затемнила поляризационные стекла в двух пирамидальных потолочных окнах. Только затем порывно сдернула серебристую ткань с небольшого размера иконописного лика, размещенного на столе…
Старорусский канон дама-неофит Анфиса соблюла безукоризненно, но даже вполне компетентных и православных ценителей, как будто беззвучным громом поразил тяжелый неотступный всепроницающий взор Спаса Гневного. Мгновенно воцарилась благоговейная тишина, где каждый волей-неволей перебирал в памяти все грехи свои и неизбежные, неизбывные мелкие прегрешения.
«Господи, помилуй мя, грешного! Твоя, Твоих Тебе приносящих… Не мир Ты нам принес, но меч, разящий скверну бездуховную…»
Избавившись от первого мирского впечатления, инквизитор Филипп отступил вправо, потом взглянул слева на икону, все это время не отводившей от него темно-фиолетовых, еле заметно мерцающих глаз Спасителя.