Теперь же Алексей страстно жаждал узнать и приблизить день смерти привидевшейся ему ночью той самой, проклятой белобрысой стервы. К тому, что она взаправду существует, он относился скептически. Но вот отомстить ей возжелал неимоверно — несмотря на всевозможные логические доводы о небывалых вещих снах.
Блондинка с кукольным лицом приснилась ему в мрачном подземелье, где заседал беспощадный трибунал инквизиторов в черно-белых сутанах. Им стало абсолютно все про него известно. Девка у них была заплечных дел мастером. По оглашении приговора она скинула рясу и без вопросов занялась грешником, осужденным на телесную погибель за противоестественный блуд с живыми женскими трупами…
Пускай и был-то весь этот проклятущий кошмар во сне, не наяву, но вспоминать, чего же с ним вусмерть сотворила немыслимо мускулистая фурия в коротком кожаном фартуке на голое тело, Алексею до ужаса не хотелось. Потому в мыслях перенесся к тому моменту, когда очнулся, лежа в заколоченном темном гробу, слыша, как сверху сыпятся, стучат комья земли.
Тогда он по-настоящему перетрусил, дико заорал, принялся биться всем телом, упираться руками и ногами в крышку гроба. Проснуться ничуть не удавалось, ужасное сновидение, жутко похожее на явь, вовсе не кончалось. И он решил, как если б его самого реально подвергли заклятию смертного сна.
Вначале чуть не умер от гробового удушья. Кошмарное ощущение! Но вовремя опомнился: спит он, спит. Не больше и не меньше. Пришлось дожидаться, пока страшное наваждение само собой не закончится.
Дальше пришлось совсем плохо. Его, обессиленного от бесплодных попыток проснуться во чтобы то ни стало, заживо пожирали белесые могильные черви. Они медленно копошились у него в глазницах, в ноздрях, в ушах, зудяще и болезненно прогрызая ходы в мозг…
На балконе некромант Алексей быстро допил вторую бутылку пива. Зуд в голове и сухость во рту прошли, желудок угомонился. А при мысли о том, какой негаданный некромансерский пассаж он при случае заготовит «в кайф громкоговорящим ни свет ни заря поскудям», поднялось настроение.
К тому времени обе горластые дворничихи заткнулись, словно почуяв беду, неминучую невесть откуда. Стремясь задобрить судьбу-злодейку, они во всю прыть шуровали метлами, когда во двор въехала неотложка с красными крестами.
Из нее, кошмарно напугав некроманта, выпрыгнула, выскочила та самая блондинистая девка в черно-белой рясе. Инквизиторша вытянула вверх правую руку, ровно бы клешней угрожающе пошевелила большим и указательным пальцами. В давешнем Алексеевом сне она ими как плоскогубцами в кровавую кашу раздавила осужденному грешнику гениталии.
Алексей передернулся, полуприсел. Затравленно заозирался, куда бы сбежать от этого кошмара наяву. Вдруг опять в подвал поволокут увечить, калечить и в гроб живьем заколотят?
Но тут же как встрепанный подскочил на месте, вспомнил, кто он такой. Присмотрелся взглядом некроманта, сведущего в ясновидении и предсказаниях. Потому и лицезрел пожилую тетку-врачиху в белом халате, в черной блузке на плоской груди. Двумя пальцами она массировала свой лоб, явно страдая от головной боли после бессонного ночного дежурства.
«Не теряй головы… У кого это там сон в руку или в ногу? Дед же мне говорил: якобы вещие сны ничего и никому не предвещают. Ни хорошего, ни плохого.
Оттого и заклинать просто спящее тело бесполезно. Самый страшный сон — еще не телесная смерть…»
По завершении традиционного субботнего обеда руководящего состава орденского звена кавалерственная дама Прасковья транспорталом вызвала сквайра Викторию в тир загородной резиденции. Там рыцарь Павел ее поблагодарил за деятельное и душеполезное участие в первом, предупредительном фазисе операции «Двуличная мантика», а рыцарь Филипп вручил ей сверхценный подарок.
— …Двойная метательная секирка-лабрасса есть в теургическом именовании Антенор Падуанский, наперсный крест-апотропей рыцаря-адепта Рандольфо Альберини. Оружие проходит по классу Гнева Господня, сквайр.
Батальный ритуал заряжается ежедень на заутрене путем орденской литии о даровании победы над земнородными супостатами. В таком случае секирка в состоянии четырежды вернуться к вам в руку, сквайр Виктория, для нового броска.
Вика с благоговением прикоснулась к маленькому трехдюймовому красному чехлу, скрывавшему крестное оружие, в верхней его части формой напоминавшее бабочку. Вопросительно посмотрела на Филиппа.
— Доставайте и испытывайте, сквайр. Артефакт уже ритуально настроен на вас, будучи составной частью вашего обращения к орденскому служению.
Смелее, прошу не стесняться… Правая мишень на два часа. К бою, субалтерн!
Получив приказ, Вика в один прием освободила метательный топорик из чехла. И тот значительно, чуть ли не в десять раз, вырос в размерах.
Затем без замаха в четыре движения она разрубила на части муляж колдуна. В завершающем кистевом броске отсекла голову агонизирующей псевдоплоти, до того лишившейся правой руки и обеих ног.
— Не зови меня Парашей, Викуся, вы с этим крестным греческим топориком друг дружку за своих признали, — одобрила теургическое умение сквайра по особым поручениям дама Прасковья. — За то тебе благо и поощрение.
Пойдем-ка, девушка, помалу расслабимся в теплом бассейне, покамест без чинов и кудесничества. Нам еще полуночничать, должно быть, до зари…
— Пал Семеныч, вы с нами? — из вежливости предложил Филипп.
— О нет, друзья мои, вы уж сами, в составе вашей, так сказать, контактной группы. Однако ж за час до полуночи прошу быть снаряженными и экипированными для выезда…
В первом часу ночи, Маргарита Есилевич и Алексей Незгода без устали колесили по жилым кварталам, расположенным в районе столичной Таракановки. Искали они места, подходящие для обрядовых предсказаний среди старинных, глубоко ушедших в землю погребений, причем оскверненных ржавыми трубами канализации, водопровода и прочим жилищно-коммунальным строительством.
Застроенное дореволюционное кладбище былой Таракановской слободы и местность вокруг сожженного большевиками деревянного храма Иоанна Предтечи некромант Алексей профессионально отбраковал:
— …Честно говоря, крещеных костей и освященной по-христиански земельки я не боюсь, моя дорогая Маргарита Григорьевна. Но там в грунте до черта земляных духов, присматривающих за погребенным прахом, перстью, тленом и другими телесными следовыми отпечатками. Они-то, замогильные духи-эманации, могут существенно исказить наше гадание, поскольку не выносят иной обрядности, нежели связанной с легитимными ритуалами отпевания и погребения мертвых тел. Чего-либо чужеродного христианские могилки на дух не принимают…
Конечно, лучше всего иметь дело с трупоположениям некрещеных атеистов, которых не по-христиански схоронили, позабыли…
С крещеными костьми, уважаемая Маргарита Григорьевна, вообще очень много возни. Не каждый грешный костяк сгодится. Если же попадутся малые фрагменты какого-нибудь там праведника-богомольца, то вся некромансия пойдет насмарку. Тем более не стоит трогать косточки и черепушки фанатиков-христиан, которые погибли мученической смертью. Можно страшное проклятье заполучить себе на голову из-за собственного головотяпства…
Во одном из благоустроенных таракановских дворов, где некогда раздавили танками березовые кресты на лютеранском кладбище, а спустя несколько лет в щепы разнесли бульдозерами барачный концлагерь для немецких военнопленных-строителей, некромант Алексей попросил сидевшую за рулем «ягуара» Маргариту ненадолго задержаться. Он даже вышел из ее машины, немного прогулялся взад-вперед по густому травяному газону, глубоко вдыхая, принюхиваясь к могильной земле разверстыми ноздрями длинного хрящеватого носа.
Здесь погребальные глубины, хорошо удобренная человеческим прахом земля его также не обнадежили. И оба гадателя по костям вернулись к первоначально избранной цели — снесенному в послевоенные годы госпитальному кладбищу для рядового и сержантского состава бойцов Красной Армии.
Хоронить на нем начали еще в июне 41-го. В июле-августе 44-го и в 45-46-м годах могил там прибавилось. Позже малоухоженное и никому не нужное солдатское кладбище ликвидировали по причине строительства нескольких многоквартирных домов для генералов и старших офицеров Краснознаменного Белоросского военного округа. Те дома тоже после снесли ради возведения многоэтажных круглых башен, прозванных горожанами Большими Кукурузами.