По этой причине Филипп избрал Ваню в собеседники, пребывая в исключительной мирской ипостаси. Вдруг да и всплывет что-нибудь чрезвычайно важное в обычном душевном разговоре взрослого с ребенком?«…С малой лептой рационального и воспитательного образования, просвещения, поучения. Куда ж нам без них просеивать разумное, доброе, вечное, отделяя козлов от баранов, а зерна от плевелов..?»
Попутно в человеческой простоте Филипп, как и многие его ближние, высказываясь вслух, иногда мог наилучшим образом придавать форму и смысл собственным маловразумительным мыслям, смутным понятиям, отдаленным ассоциациям. Словом, в изреченном виде пытаться сформулировать то, что сверхрационально взращивается, созревает, накапливается в метаноэтических глубинах разумной души, неподвластных логике и рассудку.
— …Иное зерно, Иван, подобно сказанному в благовестной словесности, — Филипп далеко-далече не удалялся от религиозной и сельскохозяйственной тематики. — Оно упадает на добрую землю и приносит плод. Одно во сто крат, а другое в шестьдесят, третье же в тридцать.
— И поучал их много притчами, говоря вот вышел сеятель сего, — педантично и чуточку обиженно отозвался Ваня точной цитатой из той же главы Евангелия от Матфея.
— Хвалю чистосердечно, ежели Святое Писание дословно помнишь, — усмехнулся Филипп.
Осанна тебе, отрок. Ибо правым подобает похвала и некая осведомленность о письменных тайнах града-цивилизации Божьего в истинной мудрости-эпигнозисе, а не изустные притчи-параболы для безграмотных. Вникай в греческий корень, ежели словцо «парабола» означает «сравнение».
Аналогично и сравнительно мы имеем две не совсем однокоренные формы для обозначения таинств чудотворчества.
Первым долгом мы отличаем двукорневое сложное слово «теургия», которое с греческого на русский можно переложить как понятия: «Божье дело, действие, работа». Иначе говоря, чудеса, происходящие исключительно с соизволения Бога.
К теургии, к истинным дивинациям способны лишь те, кто обладают харизмой, то есть в переводе с того же греческого койне наделены Божескими дарованиями, благодатью. Как оно изволит происходить, сие есть дивная премудрость Божия, тайная, истинно мало кому ведомая…
Безусловно, харизма даруется Богом. И по-русски пишется, именуется Благодатью Господней.
— Слово «харизма» и в других смыслах употребляют, — придирчиво вставил Ваня.
— Вестимо, талантом, брат ты мой, тоже не всегда называют кусок аттического золота весом двадцать шесть кило, — парировал Филипп, давая понять, что сейчас перебивать его не стоит.
— Воистину не все золото, кое блещет, ежели овладение харизмой бездарно приписывают политикам, военачальникам, племенным вождям. Иными словами, тем, кого люди сами наделяют исключительными социально-политическими возможностями, позволяя им самоуправно и естественно властвовать над собой.
Самим по себе никоих сверхъестественных чудес всяким-разным вождям, вожакам, колонновожатым и поводырям рода людского не дано предпринимать. Поэтому-то те, кто в банальной эрудиции облыжно приписывает некую лидерскую харизму представителям властей преходящих, фундаментально заблуждаются.
Они с прошлого века безосновательно путают Божий дар с яичницей, начиная от социологических построений Эрнста Трёльча и Макса Вебера, выдумавших эту небылицу о властителях-пророках, якобы осененных божественными дарованиями управлять, направлять, руководить, манипулировать.
На самом-то деле эти недоверки, будь им неладно, по-гуманистически от человека приземленно и произвольно истолковывают, искаженно трактуют Святого апостола Павла в сомнительной редакции малодостоверного позднеантичного списка Послания к римлянам. Или того хуже: ссылаются на чрезмерно политическое и пропагандистское первое послание Псевдо-Петра, отредактированное специально для императора-философа Марка Аврелия, чтобы предотвратить несправедливые гонения на законопослушных и благонамеренных христиан. А дудки им! Чего-либо путного у тех пропагандистов и апологетов никак не получалось, покамест, согласно Божьему Предопределению, не настала пора Константина Великого и его августейших последователей.
Святого начальства человеческого и непогрешимой политической власти по воле Божьей не бывать стать в природе людской! Ибо жнут, что не сеяли, собирают там, где не рассыпали.
Ладненько, Вань, — вернулся к основному рассуждению Филипп. — Политицкую темку властного произвола мы потом как-нибудь отдельно обсудим, осудим и сами судимы будем. Аще Богу надлежит отдавать богово, то правящим людишкам — мирское и тот самый евангельский денарий.
Сей же час воротимся ко второй разновидности духовного чудотворчества, право слово, опять же по-гречески именуемой тавматургией…
С тавматургией дело обстоит несколько понятней, нежели с теургией в деспективных коннотациях. Поскольку исстари отличительно существует предание истины в благовестном вероисповедании Христовом.
Первоначала правоверной тавматургии основал сам Христос Спаситель, благодатно рукоположив двенадцать первозванных и первоизбранных апостолов-посланцев на исцеление больных, изгнание бесов, очищение нечистых. Даровал он им и сверхъестественные таланты свободно изъясняться на многих языках, учить истине языческие народы, просвещать тьму варварского невежества, пророчествовать о прошлом от начала времен и предрекать грядущее в чаянии будущего века.
В свою очередь изначальные апостолы, передав малую толику дарованной им свыше многоплановой и многозначной харизмы-благодати, духовно рукоположили диаконов-причетников, апостольских мужей-проповедников, пресвитеров, позднее епископов. Так в череде христианских веков сверхъестественно соборне образовались экклезиальное священство и христианские таинства, в каноническом благочинии правопреемно сохраняющие способность в какой-то мере чудотворно свершать воцерковленную храмовую тавматургию.
В двух словах, Иван, о церковных таинствах не расскажешь. Однако ж перечислить их во многом чудотворящий семерик нам ничто не мешает в должном порядке.
Сначала идет храмовое таинство чудодейственного христианского крещения, переданное нам из глубины веков Церковью Христовой в единосущности домов Божьих. Когда б с греческого литургического языка переложим по-русски, так и выходит: церковь есть дом, обитель Господа.
Засим должно упомянуть таинства сопричастной евхаристии и соборного, — то есть экклезиального, ежели по-гречески, — венчания и церковного бракосочетания. Подчас они происходят поистине чудотворно…
— Как у вас с Настей? — вдруг довольно невежливо Ваня перебил учителя, вошедшего во вкус дорожных рассуждений. — Я помню, Фил Олегыч, как чудесно вы венчались зимой!
Филипп пристально взглянул на взволнованного собеседника, какого-либо замечания ему не сделал, позволив говорить и дальше.
— Не знаю, Филипп Олегович, но мне тогда почему-то показалось, что я стал свидетелем чуда. Не понарошку как-нибудь. А взаправду, честное слово.
Фил Олегыч, скажите, а у вашей Насти будут летние каникулы? Вы поедете снова со мной в Техас на ранчо к грэнди Бармицу? Может, Настю туда пригласим?
— Экий ты совопросник от века сего! — только и нашелся ответить Филипп. — Посмотрим, отрок мой, посмотрим, ежели в благополучии и благоденствии доживем до лета.
«В самом ли деле, устами младенца глаголет некая неизреченная истина? Знать бы, патер ностер, какова она?..»
По возвращении в город, когда они с Ваней отъехали от монастыря, Филипп задумчиво и стихотворно перефразировал:
— Нам не дано предугадать, как слово Божье отзовется. Кому грядущее дается, тому отмерят Благодать…
Так-то вот, Иван… Бывает, истинная мудрость в том и состоит, чтобы падать стало помягче и соломки подложить, куда надо. Но отнюдь не претендовать на изменение предопределенного будущего любой ценой.
Да и всегда ли из предварительных и подготовительных действий чего-либо путное получается? В особенности, если прибегать к богопротивным поганским гаданиям, исходя из природного естества…
«Ага… сей минут последует неминуемый детский вопросик с подковыркой». Филипп намеренно и педагогически прервал ход рассуждения на несколько секунд. «Педагогия, из рака ноги…»