— Почему оно здесь так, вы сами поймете, рыцарь Филипп, когда ознакомитесь с кратким компендиумом, который я для вас подготовил, — опять посерьезнел его собеседник. — Там уйма моих эйдетических гиперссылок на общий курс актуальной политической истории.
Одно слово — карбофаги. С них-то и начался вселенский переворот.
Мой округ — мои прифронтовые проблемы, рыцарь. Но на западе, в тылу, смею вас заверить, цивилизованности гораздо больше. Само собой естественно, коли брать тыловые районы поближе к столичному новому Берестью.
Да и здесь в старом Дожинске, — вы увидите, отец Филипп, — далеко не все разрушено. Много чего построено заново. Например, в государственных границах охранного периметра американской фактории или вокруг экстерриториальной штаб-миссии Объединенных благотворительных наций.
Что же касается моего личного теургического оружия, это — Филакс, импульсник модификации «рист-44», сравнительно новая разработка научно-исследовательского концерна под началом сквайра Виктории Ристальской…
Вика тоже очень надеялась, что вы к нам вернетесь, Фил Олегыч. Во где она обрадуется, как узнает! — Ваня вновь обратился к мальчишечьей роли.
— Знамо дело… — подыграл ему Филипп. — А скажи-ка ты мне, Иван, каков таков носимый боекомплект у твоего супер-пупер лазерного орудия?
— Вообще-то практически неограничен. Коль скорострельно дырявить кевларовые бронежилеты стандартного армейского образца, шмаляй сколько душе угодно.
Против многослойной активной брони и бетонированных укрытий мощность нужна, конечно, побольше. На то у меня наличествуют полдюжины компактных аккумуляторных батарей «арви» с мультифакторной автоподзарядкой…
«Фантастика какая-то!»
Многое, Фил Олегыч, также зависит от сверхрациональной архитектоники на местности. К примеру, если жечь скопом оборотней-вервольфов или душевно поджарить инкуба на андреевском кресте…
— Как я погляжу, сигнум у тебя Катехет Стабийский?
— Да, прецептор Филипп. Адепт Рандольфо вручил его мне на совершеннолетие.
— Где он сам-то нынче обретается, кому показывается?
— Кто его знает? Наш бесподобный италийский дед по своему обыкновению неуловим, недосягаем и непостижим. Однако на сегодня обитает он точно в настоящем времени как ему заблагорассудится…
Он, кстати, первым наиболее правдоподобно всем, кому надо, разъяснил, что же с вами произошло, предложив благонамеренно дождаться вашего вероятного пространственно-временного возвращения ближе к середине текущего столетия. Плюс-минус берем по модулю…
Безлюдный обширный двор, или же, скорее, площадь-сквер размером с пару добрых футбольных полей, куда беззвучно приземлился орденский «серафим» — нечто подобное модернизированному аналогу четырнадцатой серии, — так же не показался Филиппу каким-либо необычным и странным. Примерно такой вот разительный контраст между цивилизованной комфортабельностью и окружающей дикой зоной сплошных разрушений он и рассчитывал увидеть.
С четырех сторон площадь впритык ограничивают белые стены зданий в четыре или пять этажей с узкими стрельчатыми витражными и тонированными окнами. Посредине большой овал мраморного бассейна с шестью радужно переливающимися шарами фонтанов.
Куда ни обернись, повсюду аккуратно подстриженные густые кусты, невысокие деревья с плотными кронами, ярко-зеленые ровные ухоженные газоны, коралловые островки цветочных клумб с маленькими водоемами в центре.
Плещет прозрачная вода в глазурованных ручейках-каналах. Кругом чистейшие дорожки и посадочные площадки, вымощенные красной, желтой, белой керамической плиткой…
— …Сверху весь зональный орденский периметр прикрыт голографической маскировочной сетью и ложным радарным изображением, — посчитал уместным пояснить его внимательный сопровождающий. — Настя очень сокрушалась и горевала, потому что восстанавливать и реставрировать здесь было практически нечего.
Я хорошо помню, Фил Олегыч, большую старую липу у вашего подъезда. Жалко, но Настя говорит, от нее остались одни черные головешки, когда она сюда приехала со сквайром Никоном и рыцарем Фердинандом.
Мертвая зона сплошных разрушений захватывает Таракановку и идет до Набережного парка. Здесь же, как видите, охраняемый периметр и закрытый оптический доступ…
«Так-так-так… Видать, теургии отжалели по плешку… на нашу Золотую горку потратились… Сопряжение многомерных реальностей в лучшем духе превосходного доктора Патрика Суончера…»
Обрушившееся на него очевидное будущее Филипп принял спокойно, безропотно, без бесплодной тоски о минувшем. Но ошеломительная разность, сорок лет, врасплох вычтенных из его жизни, тяжко давали о себе знать, едва лишь он попробовал воспринимать глазами и прочими органами чувств обычного человека все, что сейчас ему предъявлено обозримо и веско.
«Почувствуйте органическую разницу, сударь мой рыцарь, между тем, как оно было, и тем, чего тут от него осталось в этаком новоявленном пространстве-времени… Обозревай, не обозревай, но, наверное, деваться вам отсюда некуда, Филипп Олегов Ирнеев и протчая.
Принимай будущее, как оно есть… Сорок лет спустя, из рака ноги…. Тащи и не ропщи на Ярмо Господне…»
Выйдя из «серафима», Филипп и его спутник, не сговариваясь, молча присели на пластиковое покрытие, едва отличимое от самой скамьи из полированного красноватого гранита.
Близоруко прищуривалось солнце, силясь проникнуть сквозь орденские маскировочные покровы и махровые, лохматые тени каштанов. Чирикали вовек вездесущие суматошные воробьи. Чуть слышно журчали неторопливые ручейки и вращающиеся водяные сферы фонтана, разбрасывая алмазные отблески.
В течение немногих, но многозначительных минут оба рыцаря сосредоточенно молчали, взаимно углубившись в медитацию инквизиторов и открытый ментальный контакт.
Так было, и так будет.
«… — Князь Иван Олсуфьев-Рульников-и-Ирнеев, 51 год от роду, 18 лет в рыцарской психофизиологии.
Рыцарь-зелот двенадцатого круга посвящения, клерот Киевского духовного экзархата, региональный всебелоросский инквизитор-исправник. Воздвижен в лике православного витязя.
В продолжение четырех лет апостолический инквизитор-коадьютор благочинного округа сего.
Доктор теологии и орденской истории, бакалавр информационных технологий, магистр боевых искусств.
Двое детей в харизматическом супружестве, сын и дочь…»
«… — Филипп Ирнеев-Бланко-Рейес-и-Альберини, осенью 61 год в календарном солнечном летоисчислении, 20 лет в психофизиологии харизматика. Орденский ранг — рыцарь-зелот шестнадцатого круга посвящения, признанный неформальный адепт в обладании высшими теургическими знаниями и силами.
Харизматик старшего поколения. Иерархического чина и должности в Киевском экзархате днесь не имеет в силу вневременного воздаяния.
Орденским регламентациям и рыцарскому апостольскому предназначению соответствует неизменно.
Магистр прикладной теологии и бакалавр орденской дидактики.
Двое детей в счастливом и устойчивом харизматическом браке: сын Никон и дочь Наталья…»
Принимающий дорогого гостя инквизитор-коадьютор Иоанн первым вышел из углубленной концентрации:
— Отец Филипп, прошу вас оказать мне великую честь и подтвердить благожелательно ритуал аколита, какой я самонадеянно предпринял в ожидании вашего предреченного возвращения в прогрессивное пространство-время.
— Звание аколита благонадежно подтверждаю, рыцарь Иоанн. И тождественно тому своечастное возложение обязанностей вашего прецептора. Разумеется, ежели на то будет изъявлено общее согласие мною глубокоуважаемыми клеротами Восточно-Европейской конгрегации.
— Не извольте беспокоиться, сударь. Ваш аколит далеко не самый мелкий фендрик промеж восточно-европейских клеротов.
К тому же на нашей стороне заведомо стоит отец ноогностик-модератор Павел Булавин, в настоящее время возглавляющий малый синедрион конгрегации.