Примечательны слова о «модном названии». «Модное название» — это злоба дня и признание симпатий определенной части общества («из передовых, конечно»), именно той, что составляла ядро зрителей на передвижных выставках.
Другой рецензент, увидевший в «Курсистке» «безобразную и нечистоплотную барышню и ничего больше», тоже признает: на выставке «больше всего привлекает внимание публики „Курсистка“ — благодаря подписи».
Третий, хотя и находит в «Курсистке» художественную правду, однако объясняет: «…успех картины нужно отчасти приписать симпатии общества к женским курсам».
Борьба вокруг «Курсистки» была продолжением борьбы вокруг курсистки, вокруг женского образования, продолжением общественной борьбы.
И продолжением борьбы в русском искусстве. «Московские ведомости» набросились на Одиннадцатую передвижную: «…толпа тенденциозных бездарностей» обращает искусство в «орудие живописного либерализма».
«Толпа бездарностей» — это Репин, Суриков, Ярошенко. «Живописный либерализм» — «карикатура и общественный скандал» — это «Крестный ход в Курской губернии», «Меншиков в Березове», «Курсистка»…
Причины известны
«Иногда помирают не своей смертью», — писал Глеб Успенский о возможных путях девушек «с книжкой под мышкой».
На Передвижной выставке 1884 года — Двенадцатой — внимание публики привлекла картина Ярошенко «Причины неизвестны» (картина не сохранилась).
Художник изобразил девушку-курсистку, покончившую с собой.
Сквозь узкую щель между занавесками вползает в комнату мрачная серость петербургского рассвета: начинается день, которого девушка не увидит. На столике у кровати, где лежит девушка, догорает свеча.
Картину единодушно признали неудачной по исполнению, но при этом особенно замечательно огромное впечатление, которое она произвела на зрителей. Замечательны бурные споры, которые разгорелись вокруг неудачной картины, вроде бы того и не стоившей.
Нужды нет приводить многие отзывы, но вот два — как пример сшибки мнений.
«В картине г. Ярошенко „Причины неизвестны“ тенденция или, по крайней мере, задача выступает на вид гораздо ярче, чем в „Не ждали“, но недостатки исполнения не выкупаются в ней внутренней силой…».
И:
«В сцене, озаглавленной „Причины неизвестны“, очень хорошо передана борьба раннего утреннего света, проникающего из окна, с мерцанием догорающей свечи; общий тон комнаты также весьма верен, и, если бы фигура умирающей или умершей и ее драпировки были бы исправнее нарисованы, то картина без сомнения много выиграла бы. Однако и тогда пришлось бы ломать себе голову над вопросом, с какой целью она написана, какие мысли или чувства может возбудить она, кому может быть симпатична? Причины, вызвавшие представленную на ней драму, как значится в каталоге выставки, „неизвестны“, и их никак не угадать по самой композиции».
В приведенных отзывах — суть столкновения. Все споры, в конечном счете, не вокруг недостатков исполнения — положения фигуры, техники драпировок, борьбы дневного и искусственного освещения, — все споры в конечном счете вокруг того, «причины неизвестны» или «причины известны». Оценка картины начинается с того, пожелал ли рецензент или зритель «угадать», что скрывается за формулой полицейского протокола — «причины неизвестны».
Не в пример недогадливым критикам, «ломавшим голову» над содержанием картины, Третьяков писал Репину: «Ярошенко картина по идее мне нравится, но не вышла». Репин отвечал: «Картина Ярошенко в общем мне очень нравится, особенно околичности, но фигура не удовлетворяет, поторопился; но виден талант и воображение». Остроухов, которому картина не понравилась, сразу, однако, заметил в ней «очень интересный драматический сюжет». И критик «Нового времени», хотя и хихикнул насчет «дамы в дезабилье», не обошел и «душевной драмы» и модной темы, «оправданной русской действительностью». И в беглом перечне «Живописного обозрения» содержание картины обозначено как «печальный эпилог мрачной и тягостной житейской драмы».
Спустя четверть века Сергей Глаголь сообщал совершенно определенно: «Когда в газетах появилось сообщение о курсистке, после обыска покончившей с собой, Ярошенко, под впечатлением этого случая и обобщая его, сейчас же принялся за картину „Причины неизвестны“. И с такой же определенностью пересказывает сюжет картины: „В глубине небольшой комнатки, среди беспорядка, вызванного непрошенными посетителями, на кровати похолодевший труп молодой девушки, не вынесшей, быть может, оскорблений, а быть может, и укоров совести за то, что в ее шкатулке нашлись письма, принесшие собой гибель близкому и дорогому человеку“».
Драма была оправдана русской действительностью, оттого идея картины, ее содержание, задача художника оказались понятны всем «догадливым» людям, всем пожелавшим догадаться, оттого картина произвела впечатление, несмотря на несовершенство рисунка и живописи. Газетная заметка отражала типический случай, современную жизнь, оттого она и побудила художника взяться за картину.
Через год после появления на Двенадцатой передвижной картины Ярошенко за рубежом увидела свет книга Степняка-Кравчинского «Россия под властью царей»; ее цель, по словам автора, нанести российскому самодержавию тяжелый, неотразимый, убивающий удар в общественном мнении.
Рисуя страшную типическую картину ночного обыска, Степняк-Кравчинский избирает сюжетом появление жандармов на квартире молодой девушки: «Жандарм открывает ящик маленького шкафчика, в котором она хранит свои личные письма, и, когда он ворошит их, она различает в его руках бумажку, про которую совершенно забыла… Хотя в записке нет ничего, что могло бы ей повредить, но она содержит имя и адрес, и раскрытие их может привести к аресту, а может быть, и к высылке товарища. И она будет виновата!.. Девушка решается на отчаянный шаг. Одним прыжком она у шкафчика и, схватив записку, засовывает ее в рот. Но в тот же миг две грубые руки схватывают ее за горло… После короткой схватки цербер кладет на стол белый бумажный мякиш, измазанный кровью, и, когда жандармы выпускают наконец свою жертву из рук, она без сознания падает на пол»…
Сохранился рисунок Ярошенко — ночное вторжение жандармов. Разбуженная девушка испуганно сидит в постели. В распахнутых дверях статный жандармский офицер. Возле него, видимо, квартирная хозяйка в капоте и теплых домашних туфлях. За спиной офицера теснятся жандармы, готовые ворваться в комнату.
Рисунок мог быть замыслом ненаписанной картины, но также мог быть первым эскизом картины «Причины неизвестны». Ярошенко мог мысленно пройти, пережить всю сцену ночного обыска — до трагического финала — и выбрать сюжетом именно этот трагический финал, почувствовав его особенную силу. Само появление жандармов ночью в комнате девушки-курсистки давало достаточную пищу воображению зрителей, хорошо знакомых с повседневной жизнью, но сюжет, избранный Ярошенко, позволял восстановить события минувшей ночи в страшных и ярких подробностях.
Степняк-Кравчинский переносит финал драмы в тюремную камеру, куда после обыска помещают «взятую» курсистку. Несколько лет в одиночке, угрозы, шантаж, то частые допросы, то долгое забвение, когда кажется, что похоронили заживо, вдруг обнаруживают для юной узницы разнообразные возможности исхода: «Она может удавиться с помощью носового платка или изорванного белья… Или она может отравиться… Или перерезать себе горло ножницами… Или за неимением ножниц с помощью разбитого стекла…» Ярошенко, сообразно с требованиями живописи, «спрессовал» время: ночная свеча, тяжелый рассвет, разбросанные на полу бумаги, склянка с ядом, стакан, последняя записка на столе, объясняющая «неизвестные причины»…
Суть спора
В дни Двенадцатой передвижной выставки на страницах газет и журналов возник спор: «Может ли тенденция проникнуть в область портретов?» Спор начался вокруг показанных на выставке ярошенковских портретов Стрепетовой и Глеба Успенского. О портретах заговорили как о картинах, видя в них не только изображение того или иного лица, но и воплощение той или иной идеи, мироощущения художника, его отношения к действительности.