Краковский адрес Галана был: Площадь Лясота, 3.
Перебрались они из Вены в Польшу вместе с Отто Аксером и теперь снимали комнату на вилле, приобретенной по случаю их хозяйкой после смерти одного почтенного нотариуса.
Вначале они были рады, что устроились тихо и нехлопотно, но уже через день-другой выяснилось, что попали в осиное гнездо.
Живущие по соседству корпоранты из Горной академии оказались боевиками польских националистических групп.
Галан не устраивал их по трем причинам: во-первых, он был украинцем; во-вторых, по слухам, дошедшим до них, коммунистом; а в-третьих, не был антисемитом. Последнее обстоятельство переполнило чашу терпения воинственных корпорантов: они как раз, успешно проведя несколько погромов, усердно занимались подготовкой «широкой акции».
Встретив главаря корпорантов на улице, Галан остановил его и спокойно заявил:
— Акции не будет. Отменяется… А если попробуете — будете иметь дело вот с ними. — Ярослав кивнул в сторону ближайшего угла.
Вожак обернулся — и побледнел. Там стояла довольно большая группа рабочих и студентов. Некоторые из них, заметив, что корпорант смотрит в их сторону, небрежно вынули из карманов пистолеты и, повертев их в руках, снова спрятали.
— Они, — Галан кивнул на свою боевую группу, — между прочим, тоже умеют стрелять. И совсем неплохо…
Корпорант грубо выругался.
— А это ты уже совсем зря, — усмехнулся Ярослав. — Евреем я никогда не был… Но и фашистом тоже.
— Ничего. Я не знаю, кем ты был и кем не был, но мы все это тебе припомним… И очень скоро…
— Боюсь, что обожжетесь. — Галан пожал плечами. — Впрочем, если хотите — попробуйте…
Когда корпорант испарился, рабочие-боевики подошли к Галану.
— Ну как?
— Высокие договаривающиеся стороны к общему мнению не пришли…
Но, кажется, он испугался. Во всяком случае, наша демонстрация со стороны выглядела весьма внушительно…
Вечером пришел с этюдов Отто: он увлекался живописью.
— Перекусить бы чего-нибудь, — тоскливо бросил он, еще не переступив порог.
Галан кивнул на стол. На тарелке лежали несколько кусков черного хлеба и зеленые перья лука.
— Вот все, граф, что я могу предложить вам в моем скромном жилище… Розовое бургундское, к сожалению, дворецкий не успел распечатать… Так что, граф, не взыщите!..
Краков для них ничем не отличался от Вены. Та же жизнь впроголодь. И шутка, когда становится невмоготу.
«Вот окончим университет, тогда…» — Он часто вспоминает эти слова Отто. Вот уже шесть месяцев Галан с дипломом магистра философии в кармане ходит безработным. Без денег, без связей, без малейшего просвета в будущем…
И вдруг — как неожиданный подарок судьбы — предложение из частной украинской гимназии в Луцке.
— Только преподавать будете польский язык, — предупредил скучающий холеный инспектор. — И чтобы никакой политики. Никакой… — повторил он нараспев, словно наслаждаясь шелестящим тембром собственного голоса.
«Среди болот, вдоль Стыра расселся город. Старый, потрепанный, дома в нем как курятники, а в них обыватели захудалые, водкой пропитанные… Через город мимо магистрата и полиции гнилушка течет, не течет — застыла в тоске безмолвной, в смраде чадном, отравленном».
Таким встретил его Луцк, «город воеводский», где, как он писал друзьям во Львов, ему за один год довелось повидать столько омерзительного и смешного в мерзости, столько ничтожных, подлых и пришибленных душ, столько панского и лакейского хамства, что бороться с ними нужно не словами — железом. Вы узнаете их, мещан, «повсюду, — писал Галан, — узнаете всегда; они снуют между вами в сюртуках, рясах, сутанах, узнаете по глазам, так как в глазах у них и мир клопиный, и гордость лакейская, и страх беспредельный перед бурей дней грядущих».
А когда-то у этого края было славное прошлое.
В старинном Белзе сидел основатель города Сокаля русский князь Симеон, поведший свои полки под Грюнвальд громить немецких крестоносцев. Княжескими столицами были расположенные в округе Холм, Владимир-Волынский, Луцк и, наконец, лежащий на юге, на буграх Расточья на водоразделе Европы, седоглавый красавец Львов, основанный под Княжьей горой великим воином, дипломатом и собирателем червоннорусских земель князем Данилой Галицким для своего сына — князя Льва.