У двери, над которой виднелась цифра 10, Славко задержался и прислушался. Чуть слышно за дверью прозвенел звонок. Славко прижался ухом к двери. За ней послышался женский голос. Дверь открыла домработница.
— Писатель дома?
— Нет, но скоро будет. Заходьте!..
Посетители вошли и, не разговаривая друг с другом, присели на стулья.
Вскоре раздался звонок, и в прихожей появилась жена писателя, Мария Александровна.
— А, это вы! — сказала она, узнавая в молодом человеке по кличке Славко знакомого. — Чего ж вы здесь сидите? Заходите в квартиру!
Ромко зашел вторым и, заглянув в соседний кабинет, вздрогнул. Там перед уже тронутым красками холстом сидел, углубившись в свою работу, невысокий человек. Довольно быстро сообразив, что это художник и рисует он портрет хозяина квартиры, Ромко несколько успокоился. Как это выяснилось значительно позже, он тогда подумал: «Значит, убивать будем большого человека, раз его портреты рисуют…»
В это время раскрылась наружная дверь и в комнату вошел Галан. На поводке у него была черно-белая овчарка карпатской породы.
— Добрый вечер! — увидев гостя по кличке Славко, сказал Галан. — Что-нибудь снова случилось?
— Случилось, — поспешно ответил Славко. — Придирается ко мне снова директор института Третьяков за то, что я пожаловался вам на него…
— Как так — придирается? — удивился Галан.
— Ну, подкопы ведет всякие. И я боюсь, как бы он не отчислил меня… Нельзя ли на него управу найти?
— Конечно, можно, — засмеялся писатель. Он спустил с поводка овчарку.
Собака, разъезжаясь на лапах по скользкому, хорошо натертому паркету, подбежала к сидевшему в кресле Ромко и стала обнюхивать его карман, в котором лежал пистолет.
Ромко отшатнулся.
— Она не кусается? — испуганно спросил он жену Галана.
— Нет, он добрый пес. Джим… Только не любит тех, у кого есть оружие.
— Все равно, прошу, пани, уберите собаку! — взмолился напарник чернявого.
Хозяйка увела Джима в кухню. Славко решил продолжить беседу:
— А вы, пане письменник, напишите про нашего директора в журнал «Перец».
— Зачем? Это слишком мелкое дело для журнала.
— Лучше бы написать. Директор будет лучше относиться к студентам, — канючил Славко, подмигнув своему напарнику.
Тот понял: сегодня диверсия не состоится.
— Извините, хлопцы. Меня ждет художник. Мария, напои ребят чаем, а я пойду.
Мария Александровна принесла чай и печенье, присела к столу. Еще недавно она сама была студенткой одного из художественных институтов Москвы и понимала, что значит для студента, живущего на стипендию, лишний завтрак.
Перед тем как попрощаться, Ромко зашел в кабинет писателя, оглядел его.
А на улице, когда они шли вниз по Гвардейской к трамвайному парку, поглядывая с опаской на серое здание областного Управления Министерства государственной безопасности, Славко тихо и со злостью сказал:
— Что сдрейфил? Ты никогда не убивал?
— Приходилось… Но как же здесь убьешь без шума? Видел, сколько людей было? Придется в другой раз…
На углу улицы они расстались.
Так избежал на этот раз уготованной ему смерти Ярослав Галан.
Сейчас можно назвать подлинными именами, убирая кавычки и раскрывая псевдонимы, назначенных националистическим подпольем убийц Ярослава Галана, хотя продолжительное время по условиям конспирации сами они не знали подробностей друг о друге.
Кличка «Славко» была присвоена сыну греко-католического священника, бывшему воспитаннику Львовской духовной семинарии Илларию Денисовичу Лукашевичу, который еще с 1944 года был связан с националистами.
Уже в 1946 году под влиянием Гринчишина семнадцатилетний попович, на вид такой кроткий и смиренный, дает согласие вступить в организацию украинских националистов. Гринчишин организует ему встречу с «проводником» ОУН по кличке «Буй-Тур» и опытным бандитом-террористом по кличке «Лебидь». Попович Илларий становится активным участником националистического подполья. Несколько раз он распространяет антисоветские листовки в селе Збоища, в котором тогда проживал: листовки призывали население сорвать выборы в Верховный Совет Украины.
Осенью 1947 года Илларий тем не менее поступает учиться во Львовский сельскохозяйственный институт, чтобы получать образование на средства народа и той самой Советской власти, которая была ему ненавистна. И здесь сказалась двуличная, иезуитская натура молодого волонтера ОУН.