Неизвестный составитель книжек «Бравый солдат Швейк спустя двадцать лет» в предисловии к первой из них сообщает об ее источниках: «Так Швейк живет в тысячах обличий. Говорит со страниц подпольной печати, выступает перед микрофоном подземных радиопередатчиков, его проделки изображаются в памфлетах, распространяются письменно, швейковские остроты передаются устно. Изданный сборник содержит слегка отредактированные памфлеты по поводу текущих событий, как они проходили на глазах чешской общественности с осени 1941 года до лета 1943 года. Они излагаются более или менее в хронологическом порядке так, как последовательно возникли. Это лишь одно воплощение Швейка из многих тысяч современных вариантов»[50]. Так образ Швейка, возникший не без влияния устнопоэтической традиции, фигуры Гонзы, сам стал плодотворнейшей почвой для бесчисленных сочинений народного творчества.
В том же предисловии его безымянный автор правильно, хотя не особенно четко, определяет изменение характера нового Швейка: он «...следовательно, снова стал одним из маленьких неизвестных героев второй мировой войны. Но по сравнению с прошлой войной в нем есть одно отличие. Часто Швейк — маска, за которой в массе Швейков скрывается сознательный чешский боец. Швейковщина, которая в прошлую мировую войну была для чешского народа неким стихийным бунтом (лучше бы сказать — протестом. — Н. Е.) против идиотизма австро-венгерских угнетателей, в сегодняшней борьбе чешского народа часто бывает сознательно использованным оружием борьбы»[51].
Действительно, таким выступает Швейк в некоторых эпизодах этой книжки. Он срывает организованные оккупантами и коллаборационистами кампании по сбору теплой одежды для фронта, по повышению продуктивности сельского хозяйства; на металлургическом заводе он при единодушном одобрении рабочих призывает больше вырабатывать кофейных мельничек вместо танков и т.д.
Роман Гашека вызвал не только непосредственные подражания, где действуют под своими собственными именами Швейк и другие его персонажи, в тексте встречаются и прямые заимствования отдельных эпизодов и мотивов.
Это воздействие проявилось и в произведениях, где черты характера и поведения Швейка перенесены на их героев.
Перекликается с «Похождениями бравого солдата Швейка...» повесть американского писателя М. Химэна «Трудно быть сержантом» (русский перевод — М., Воениздат, 1962). Образ наивного солдата Уилла Стокдейла напоминает образ Швейка. Герой, несмотря на свою явную недалекость, успешно служит в армии. Автор осуждает военную машину с пацифистских позиций, но в отличие от австрийских генералов и офицеров, изображенных Гашеком, американские у Химэна не дураки и не педанты. Правда, и среди них тоже есть полковник, который «интересуется состоянием уборных больше всего на свете».
Сходство Стокдейла со Швейком особенно заметно по использованию Химэном некоторых эпизодов из романа Гашека.
Влияние «Похождений бравого солдата Швейка...» на писателя сказывается в том, что, как и у Гашека, бессмысленность, бесчеловечность военной службы в самой ее сущности становится особенно очевидной при восприятии ее наивным (у Гашека — деланно наивным). так сказать, «естественным» человеком. Неразвитый, отсталый Стокдейл, отличающийся здравым смыслом, одерживает маленькие победы в невольных столкновениях с начальниками, от сержанта до генерала. Однако юмористическая повесть Химэна не поднимается до острой сатиры.
Влияние образа Швейка очевидно и в персонаже романа немецкого писателя Стефана Гейма «Заложники» (1942). Его герой Яношек — отважный участник борьбы пражских антифашистов в период немецкой оккупации. Яношск по-швейковски с виду добродушен, словоохотлив, деланно наивен. Правда. Гейм подчеркивает, что это характерные национальные черты чеха: «...Яношек с его ясной головой, его хитринкой и юмором стал... символом чешского народа»[52].
Вот, например, портрет Яношека: «Под взлохмаченными волосами череп, круглый, как биллиардный шар, большие уши, торчащие под прямым углом. Голова сидит на короткой шее, грузное, неповоротливое туловище слегка подалось вперед. Длинные руки праздно болтаются по бокам и кажутся еще длиннее, оттого что рукава куртки до смешного коротки»[53].