В ответ — новая стрела, правда, уже не такая точная.
— Да что же вы стреляете, дядя? — плаксивым голосом взмолился Сивоок. — Мал я еще ведь!
Стрелы больше не было. Было молчание. А немного погодя, видимо, после раздумий, к Сивооку долетело:
— А я — большой?
Голос был тонкий, тоньше даже, чем у Сивоока; он чем-то напоминал даже голос Велички. Вот будет смеху, если там девочка!
— Я заблудился! — крикнул немного смелее Сивоок. — Я не вор.
— А кто тебя знает. Пасешься тут возле наших бортей, — последовал ответ откуда-то сверху.
— Правда. Я ищу цветок, — убеждал Сивоок.
— Врешь, — не верил тот.
— Синий цветок.
— А хотя бы и черный — все равно врешь.
— Но ведь это — правда! Я пообещал Величке. Ты посмотри на меня и увидишь, что я молвлю правду. У меня нет ни ножа, ни оружия. Чем бы я мог вырезать твои борти?
— Не выходи, буду стрелять!
— Но ведь я внизу, а ты наверху, я не причиню тебе никакого вреда.
— А откуда знаешь, что я вверху?
— Слышу, да и стрелы летят.
— Ты, может, колдун? Не шевелись, иначе прошью насквозь!
— Да нет, я просто малый. Сивоок.
— Что это еще за имя?
— Не знаю. Так зовут.
— Ну так и постой себе там за деревом.
— Но я должен идти.
— Все равно стой.
— Я блуждаю по пуще много дней.
— Врешь. Как же ты живым остался?
— Голоден я и устал.
Бортник снова долго думал и молчал. Наконец он решился.
— А ну-ка, пройди от своего дерева к соседнему. Но потихоньку. Если побежишь — застрелю.
Сивоок высунулся из-за своего укрытия, неторопливо пошел через открытое место.
— Стой! — крикнул ему все еще невидимый бортник. — Почему такой большой?
— Да нет, я совсем малый, мне десять или двенадцать годов. Никто не знает толком.
— Как это никто? А мать?
— Матери нету.
— Отец?
— Нет никого.
— Где живешь?
— Нигде.
— А цветок, говорил, — кому же он?
— Величке. Девочка такая маленькая. Встретил ее — пообещал. Потому что она никогда не была в пуще.
Бортник снова долго думал.
— А постой-ка! — заговорил он после паузы. Умело и быстро он начал спускаться вниз, и только теперь Сивоок увидел, что человек этот укрывался за одной из бортей, — видно, у него там была заранее приготовлена засада, из которой он видел все вокруг, сам оставаясь незамеченным.
Он соскочил на землю, держа наготове натянутый лук со стрелой, направленной прямо в Сивоока, и недоверчиво начал приближаться. Был совершенно маленьким, ободранным, словно бы только что вырвался из медвежьих объятий, но лицо у него было умное, сообразительное, в особенности поражали глаза — в зеленом блеске, хитрые и юркие.
— Огромный еси, — с прежней недоверчивостью промолвил бортник.
— Учился поднимать Родимов меч, — оправдываясь, сказал Сивоок, — а меч был тяжелый. Ни у кого таких не было.
— А Родим — кто?
— Дед мой.
— Где же он?
— Убит.
— Ага. Что же будешь делать?
— Не знаю.
— А цветок?
— Ну, найду его, отнесу Величке, а потом — не знаю.
— Врешь. Зачем носить цветы? Где растут, пускай себе растут. Кто это должен их носить?
— Да я не знаю. Пообещал Величке, потому что она никогда не видела.
— Все равно врешь. Должен же ты что-то делать. Борти присматривать, ловить рыбу или зверя. Добывать корни…
— Ничего не знаю.
— Вот если бы я тебе поверил, — сказал с каким-то сожалением маленький бортник.
— Так что? — без особого любопытства спросил Сивоок.
— А то, — ответил тот и отклонил лук в сторону.
Сивоок переступал с ноги на ногу, ибо до сих пореще боялся хотя бы пошевельнуться, опасаясь, как бы глуповатый бортник не прошил его стрелой.
— Знаешь, — сказал снова бортник, — тебя как зовут?
— Говорил уже — Сивоок.
— Хорошо. У тебя и верно сивые глаза. Таких я не видел никогда. Видать, не врешь, раз у тебя такие глаза. А я — Лучук, и отец у меня Лучук, и дед. Потому что все очень метко стреляли из лука. И я. Хочешь, вон в тот сучок попаду?
— А ну, попробуй.
Стрела просвистела вверх и впилась именно там, куда указывал маленький Лучук.
— Ну? — спросил он.
— Ладно.
— Теперь видишь? Я тебя нарочно не задел.
— Гм.
— А ты неразговорчивый.
— Да нет.
— Знаешь, у тебя братья есть?
— Сказал же: никого.
— А у каждого должны быть братья.