В заключительном слове председатель поблагодарил колхозников за труд, который вложен в хозяйство, и попросил разрешение на отпуск в марте. Апрель — уже сев, перевод скота на пастбищное содержание, готовность техники ринуться в бой, это бесконечное множество разных забот, которые требуют присутствия и постоянного внимания председателя.
На фильм, как и предполагала Алла Ивановна, остались немногие. Расходились, однако, довольные собранием, продолжая обсуждение хозяйственных дел. Много внимания уделяли органике — надо научиться навоз накапливать, бережно сохранять его и вывозить на поля.
— Что же молчали на собрании? — спросила я Маргариту Ивановну Язеву.
— Дома сейчас начнутся прения, — засмеялась она. — Все обсудят, каждого из колхозников, кто как работает, в чем был одет, как говорил председатель. Заметили, как его слушали? Еще бы, свою судьбу ему доверяют, свои успехи.
— Как, выдержал испытание?
— Посмотрим, — уклонилась она от прямого ответа.
По пути нас догнала Алла Ивановна. Из-под рыжей лохматой шапки весело глянули до прозрачности светлые глаза.
— Мам, присмотрите за ребятишками, я загляну на свадьбу. Ненадолго, скоро приду. Женятся комсомольцы, — пояснила мне. — Парторг я, просили прийти.
— Да ты не торопись, накормлю, уложу ребят, — сказала Маргарита Ивановна.
— Так это ваша дочка? — спросила я, когда Аллочка бросилась догонять ушедших вперед колхозниц.
— Невестка, — сказала Язева, проводив ее взглядом. — Сынка у меня увела, — и засмеялась по-доброму, что, мол, поделаешь.
По улице центральной усадьбы шли женщины в валенках с галошами, несли сумки из магазина, ползли оранжевые трактора, тащившие из леспромхоза хлысты, носились, скаля зубы, неугомонные мотоциклисты, облепленные снегом, — им и зима нипочем, — бежали в кино ребятишки. Когда-то они в деревенских клубах усаживались на пол перед первым рядом. Нынче в клубе было просторно, и дети сидели на креслах. Все изменилось, и быт, разумеется, однако все же телевидению предпочитают кино, а кинофильмам концерты — живое общение.
Поздно вечером я возвращалась в райцентр. Было морозно и ясно. В небе висела луна, щекастая, полнотелая и круглая, как пошехонский сыр. Сугробы мерцали, вспыхивали алмазами. Стояли последние дни здоровой, крепкой русской зимы.
«Горшиха»
Много лет назад по газетным делам мне довелось побывать в одном из северо-восточных районов Ярославской области, в селении Середа, бывшем тогда районным центром. Нынче Середа входит в состав Даниловского района. На гербе города изображен тот же медведь с секирой. Щит разрезан вкось пополам, а медведь, выходящий из шахматного поля, доказывает, что город принадлежал ярославскому наместничеству.
У Середы герба не было, самостоятельное административное значение она обрела позднее, в пору частых административных перестроек, и ненадолго. Запомнилась же она мне оживленной базарной площадью, на которой высился большой, тяжелый собор, говоривший о том, что селение в прошлом было одним из торговых центров губернии. Над собором с криками носились стаи галок, пахло подтаявшим навозом, лошади с торбами на мордах мирно жевали овес или сброшенную с розвальней охапку сена — эти были без торб.
Но, пожалуй, самое большое впечатление произвели на меня в ту пору ранней весны соленые пупырчатые огурцы, которыми меня угощали в каждой избе одной из окрестных деревень. Они сохраняли цвет и, как свежие, хрустели на зубах. Аромат от них шел великолепный: укроп, чабрец, чеснок, мята, черносмородиновый лист, лист хрена, эстрагон и еще что-то тонкое, дразнящее, рождающее ощущение свежести, простора, подлинности, да, да, именно подлинности того, что образуется отбором, отстаивается, изгоняя из букета то, что в него не укладывается. Вот из таких гармонирующих компонентов запаха и вкуса и состоял рецепт засола огурцов, выведенных здесь многовековой народной селекцией. Пупырчатый, длинненький середской огурец, рецепт и способ его засола составляли вместе нечто такое, что запоминается на всю жизнь. И это тоже говорит о подлинности: случайное, не имеющее собственного лица, даже в таком, казалось бы, прозаическом деле немедленно выветривается, исчезает, не обогащая восприятия.
Время было, как говорилось, весеннее, мартовское, когда наст еще крепок, а дороги днем дымятся парком — солнышко начинало свою работу — побурели, выступили накопившиеся за зиму следы обозов. В воздухе носились запахи свежего дерева, тонко посвистывали среди гибких, зарозовевших березовых веток синицы, суетясь, оживленно чирикали воробьи.