Он коснулся своего лица: длинный шрам тянулся через весь лоб и щеку. Похоже, именно удар хлыста повредил ему глаз.
– Ничего, ты мне дорого за все заплатишь, – заключил тюремщик и уже повернулся, чтобы уйти.
Но тут я схватился за прутья и отчаянно крикнул ему в спину:
– У меня нет и никогда не было белого коня!
– Все вы одинаковы, – буркнул он, не поворачиваясь, так что я едва разобрал его слова.
Некоторое время мне пришлось постоять, держась за прутья: колени мои дрожали, а желудок от страха сводило судорогой. Потом, собравшись с духом, я обернулся и обвел взглядом мрачную, освещенную одной-единственной свечой темницу. Всего в помещении было человек двадцать – индейцы, метисы, всяческий нищенский сброд и вонючие lépero: кто стоял, кто сидел, а кто лежал и спал прямо на голом каменном полу. От смешавшихся воедино запахов пота, мочи, фекалий и блевотины в камере стояла невероятная вонь. Некоторые узники были полуголые, другие щеголяли в грязных лохмотьях.
И тотчас ко мне, словно стая почуявших добычу стервятников, направилась группа из пяти или шести человек. Один из них, низкорослый широкоплечий индеец, выступил вперед. Я лихорадочно оглянулся. От пола к двери вел высокий порог: я находился на пару ступенек выше его, и это давало мне преимущество.
– А ну, отдавай штаны! – гаркнул индеец.
Я сперва уставился на своего обидчика, а потом посмотрел мимо него, за его спину. Индеец невольно оглянулся через плечо, и в этот миг я изо всей силы заехал ему пяткой в подбородок. Удар вышел отменный: челюсть хрустнула, и охотник за чужим добром грохнулся навзничь, приложившись вдобавок затылком о каменный пол.
Я шагнул вниз, в этот адский ров. Поскольку стервятники, лишившись вожака, попятились и расступились, я сумел найти свободное место и уселся на пол, спиной к стене. Не опасаясь нападения сзади, я подался вперед, желая получше рассмотреть малого, получившего от меня в зубы. Он сидел, с болезненной гримасой держась за подбородок; его боевой пыл явно сошел на нет. Теперь уже сокамерники посматривали на него косо. Интересно, из-за чего тут у них кипят страсти? Из-за припрятанной корки хлеба? Из-за пары рваных штанов? А может, они доносят друг на друга?
«Животные, – подумал я. – Всего лишь грязные животные. И мне ни в коем случае нельзя обнаруживать при них страх или слабость».
Правда, сладить с ними всеми у меня не было сил, как не было сил и держать глаза открытыми. Я страшно устал и проголодался. Глаза мои жгло, а голова пульсировала болью.
Меня собираются казнить за то, что я убил человека...
Откуда могло взяться столь чудовищное обвинение? Как вообще кому-то могло в голову прийти, будто я отравил Бруто? Какие основания... Стоп!
¡Dios mío! Я понял, что произошло. Ведь дядюшка прислал мне в подарок бренди, которое я вернул ему, сказав Хосе, будто сей благородный напиток из моих собственных запасов. Так вот оно что: в бренди был подмешан яд!
Коварный дядюшка хотел отравить меня, а в результате отравился сам.
Открытие, поразившее меня, как удар грома, расставило все по своим местам. Бруто воспитывал меня с одной-единственной целью: управлять от имени племянника поместьем, что обеспечивало ему самому хороший доход и высокое положение в обществе. И пока меня интересовали лишь лошади, карты, шлюхи да попойки, все шло хорошо. Однако когда мы серьезно поссорились, дядюшка почуял опасность.
Я вспомнил, как прошлым вечером в порыве гнева пригрозил старику, что уволю его и сам стану вести все дела. У меня вовсе не было намерения осуществлять эту угрозу, но ведь дядюшка-то этого не знал. Бруто никак не мог допустить подобного поворота событий: ведь лицензия на торговлю ртутью принадлежала мне и формально он не владел никакой собственностью, а всего лишь служил у меня управляющим.
И тут мне вспомнилась еще одна деталь, прекрасно укладывавшаяся в канву событий. Несколько лет назад дядюшка попросил меня на всякий случай подписать документ, согласно которому я признавал его своим наследником. Эта бумага ничего для меня не значила, я подписал ее не глядя и больше не вспоминал о ней, но ведь в случае женитьбы на Изабелле старое завещание потеряло бы силу.
Теперь стало понятно и то, почему Бруто в свое время пытался направить меня на духовную стезю. Католические священники дают обет безбрачия, так что стань я клириком, ему не пришлось бы беспокоиться насчет появления у меня возможных законных наследников.