– Разумеется, брат Хуан, – продолжала она, – это вопиющая несправедливость, настоящая дискриминация, и следует изменить закон.
Это ее заявление меня просто потрясло. Да, Ракель тоже толковала о всяких высоких материях, но в ее жилах, по крайней мере, текла испанская кровь. А тут индианка, и на тебе – высказывается о политике и правосудии... и вдобавок разбирается в лошадях. Может быть, тяжелые испытания последнего времени не прошли даром для моего бедного разума и мне попросту мерещится невесть что?
– Похоже, я шокировала вас столь откровенными высказываниями? – спросила Марина, видимо заметив мою реакцию.
– Ничего, дитя мое, я прекрасно понимаю ваше состояние. Наверняка вы слишком сильно скорбите о потере супруга.
Откинув голову назад, она саркастически рассмеялась.
– Ничуть не бывало! Я скорблю лишь о том, что мне пришлось расстаться со своими лошадками. Хорошие лошади встречаются редко, тогда как мужья... им легко найти замену.
Я смерил Марину внимательным взглядом. Хотя ей недоставало броской красоты Изабеллы, ее тело было более грациозным и чувственным, чем у испанки, и, кроме того, меня заинтересовали ее слова, что само по себе уже было необычно. По правде говоря, я всегда считал индианок лишь средством для удовлетворения похоти, а вот чтобы вести беседу с одной из них – подобное было мне в новинку.
Впрочем, беседа беседой, но во мне пробудилось вожделение, и подозреваю, что Марина это поняла. Когда красавица индианка заглянула мне в глаза, ее улыбка словно бы обшарила самые темные глубины моей запятнанной грехом души, и в этот момент мне показалось, что она догадалась обо всех моих многочисленных проступках и преступлениях.
Уже много времени прошло с тех пор, как я последний раз лежал, положив голову на обнаженную женскую грудь, целовал нежные губы и ласкал тайное сокровище между ее ногами. Неудивительно, что эта ацтекская красавица с таким необычным умом и манерой держаться вызвала у меня чуть ли не самое сильное желание, какое я только испытывал в своей жизни.
– А почему вам пришлось расстаться со своими лошадками? – спросил я.
– Потому что мужчины не желали покупать лошадей, которых вырастила и обучила женщина. Многие из них недвусмысленно намекали мне, что мы годимся лишь на то, чтобы воспитывать детей, печь лепешки да раздвигать ноги в постели. Устав бороться с их невежеством, я стала работать на падре. Он самый просвещенный человек в колонии.
– Падре Идальго оказал нам с братом Алано честь, пригласив поужинать с ним сегодня вечером. Ну а потом, сеньорита, не прогуляться ли нам вместе? У меня есть несколько вопросов, на которые, как мне кажется, вы могли бы ответить.
– Я тоже буду у падре сегодня вечером. Полагаю, за ужином мы можем обсудить эти вопросы.
Мне хотелось возразить, что нелепо обсуждать что-либо со служанкой, когда она подает на стол, но я прикусил язык. Правда, от своих намерений не отступился: может быть, после ужина, когда Марина покончит с мытьем посуды, мы с ней все-таки столкуемся.
Следуя за «братом Алано» и падре Идальго в дом, я попутно узнал кое-что о Долоресе. Оказывается, падре не только выращивал виноград и изготавливал вино, он также основал ряд производств, на которых трудились индейцы. Священник взахлеб рассказывал нам о своей работе с ацтеками, а я слушал и не мог оторвать от него взгляд. Этот человек очень напоминал мне кого-то, но вот кого, я никак не мог сообразить.
– Прибыв в Новый Свет, – сказал Идальго, – мы, испанцы, покорили отнюдь не дикарей, но великие и гордые империи. Эти индейцы, мы огульно именуем их ацтеками – мешикатль, майя, тольтеки, сапотеки и прочие, – создали культуры, в некоторых отношениях превосходившие нашу европейскую цивилизацию. Они создали книги и великие произведения искусства, овладели инженерными навыками, которые позволяли им перемещать огромные каменные блоки и возводить строения размером с горы; индейцы лучше нас знали астрономию и имели более точный, с точки зрения математики, календарь. Их дороги надежнее и долговечнее тех грязных проселков, что пересекают большую часть наших земель, а строения – куда прочнее. Иными словами, мы уничтожили великую цивилизацию, безусловно отличавшуюся от нашей, но ни в коем случае не уступавшую ей.
Я уставился на падре как на безумца. Каждому испанцу известно, что Кортес победил голых невежественных дикарей, которые приносили в жертву невинных девушек и практиковали каннибализм. Правда, я заметил, что Лизарди в отличие от меня сказанное священником вовсе не потрясло. Мало того, слушая эти возмутительные рассуждения об индейцах, я приметил, что Марина посматривает на меня, явно забавляясь. Ну и порядки в этом доме! Да будь она моей служанкой, я за такую дерзость задал бы ей трепку... после того, как занялся бы с ней любовью.